Глава 1
В том, что ее заметили, Сэйа не сомневается — белые волосы в темное также неприметны, как и ярко горящий костер. Вот только почему этот “кто-то” замер на месте? Думает, что с ней делать? Решает, убить ли быстро или сначала несколько раз ударить в живот? Ведь если бы этот человек хотел ей помочь, он не стал бы прятаться и выжидать.
Сэйа отнимает руки от живота и, осторожно переставляя ладони по земле, пятится. Босые ноги скользят по прелой листве, и Сэйа морщится, но проглатывает стон, когда от неосторожного движения живот вспыхивает такой болью, словно в самый его низ ударили носком сапога.
Она успевает сделать несколько шагов, когда ладонь соскальзывает с толстого корня, в который она упиралась. Боль от падения бьет в лопатку, полосует по губам глухим стоном, сворачивается в животе клубком раскаленных нитей.
Кто бы ни стоял сейчас в десяти шагах от нее, кто бы ни прятался в тени деревьев — теперь уже глупо делать вид, что они друг друга не видят.
Сэйа закусывает губу: на кого она сейчас похожа? Избитая, слабая — как скулящий волчонок, которого отец принес из подлеска. Но если тот звереныш — кости да редкая шкура — смог укусить подошедшего слишком близко, то и она, наверное, сумеет.
Человек шагает вперед, приближаясь к ней, и Сэйа вытягивает правую руку перед собой, чувствуя, как медленно нагревается ладонь.
— Не подходи, — тихо произносит она и шумно сглатывает, прежде чем добавить: — Пожалуйста.
Понимать бы еще самой, о чем она просит: не убивать ее или не заставлять ее убивать?
Человек останавливается в трех шагах от нее, все еще оставаясь темным силуэтом.
— Пожалуйста? Звучит жалко. Или приказывай, или нападай — от иного толку не бывает.
В голосе незнакомца звенит насмешка, и Сэйа думает, что это даже хорошо, что она не видит его лицо — наверняка в его взгляде сейчас та насмешка, с какой богач смотрит на нищего. Все, что она может понять об этом человеке, так это то, что он — мужчина. И едва ли из числа тех, кто пришел в их дом — те наблюдали за ней, наслаждаясь ее страхом, но едва ли они стали бы говорить с ней, тем более так, чтобы она понимала каждое слово.
И едва ли это кто-то из брильских — если бы они и решили искать ее сейчас, когда с нападения прошел уже целый день, то не стали бы прятаться, предложили бы помощь, или хотя бы позвали по имени, чтобы показать, что они — не враги.
Сэйа опирается рукой о дерево и медленно поднимается. Спина прижимается к шершавой коре, упирается в нее сведенными лопатками. Прикрытые лишь изношенной тканью широкой рубахи, едва затянувшиеся тонкой корочкой порезы вспыхивают болью.
— Не подходи, — уже громче и увереннее произносит Сэйа, закусывая губу. Ее голос слишком далек от того, каким нужно отдавать приказы, да и откуда бы ей уметь подобное, когда оно никогда не требовалось?
На вытянутой вперед ладони вспыхивает пламя — слабое, оно разгорается вокруг запястья широким браслетом, скользит по коже, обхватывая каждый палец. Этого огня мало, чтобы разглядеть стоящего перед ней, но достаточно, чтобы показать, что отступать она не будет.
И чем ярче разгорается пламя, тем понятнее — тот, кто нашел ее в лесу, кто находится сейчас в паре шагов от нее, совсем не человек. Или — уже не человек.
Навье.
Их называют зверьем и темными тварями, это она помнит. Помнит она и то, что у них должны быть острые клыки и когти, которыми так легко кромсать и разрывать плоть. Она должна бы их бояться — хотя бы того, кто сейчас стоит перед ней. И она боялась бы его, если бы не знала — люди бывают куда страшнее зверей, и кромсать они умеют ничуть не хуже.
Родители иногда говорили о навье, и часто замолкали, стоило только кому-то из детей оказаться рядом. И еще она помнит, как перешептывались иногда Маттиас и Айдан, рассказывая о существах, которые выглядели как люди, но были живы только за счет магии, потому что у них не было сердца.