Сэйа щурится, сводит брови, всматриваясь в лицо незнакомца, надеясь увидеть в нем подсказку, на какой вопрос она забыла ответить. Разве он спрашивал у нее хоть что-то кроме имени?
— От кого-то знакомого, может, и приму помощь, — после недолгого молчания произносит она.
— А кто-то из них тебе ее предлагал? — переспрашивает навье.
— Только ты мне ее и предлагаешь, — Сэйа пожимает плечами и слабо улыбается. Все верно, никто не предлагал — ни когда она кричала и просила об этом, ни когда молчала и пряталась в лесу.
Сэйа закусывает губу, запрещая себе думать о том, что в городке, наверное, решили, что она умерла. Особенно после того, как вспыхнула лачуга, в которой они жили.
— Ничего, — кивает она, встречаясь с незнакомцем взглядом, — Пора привыкать справляться со всем самой.
Огонь стекается с предплечья в ладонь, оседает во всем теле слабостью, словно она, Сэйа, была поленом, которое прогорело до головешки, и если ударить по ней сейчас, то она рассыпется на угли.
Непривычно короткие пряди лезут в глаза, стоит только чуть опустить голову. Сэйа дергает ей в сторону, шипит и морщится, когда это не помогает, и запускает в волосы пальцы, не сразу понимая, что те все еще охвачены огнем.
Испуг вспыхивает в груди, как сухая трава от искры после удара двух шершавых камней.
Испуг застывает внутри плотным комком снега, мелкой дрожью пробегает по пальцам.
Испуг оседает в теле злостью: на себя и собственную слабость, на стоящего перед ней мужчину, чьи намерения она не может понять, на людей, которые ворвались в ее дом и убили родных…
— А ты, я смотрю, наоборот любишь, когда тебя о чем-то спрашивают, да? — зло бросает она, глядя на незнакомца исподлобья. — Раз уж важно не то, кем был мой отец, а то, кто я такая, скажи, навье, кого ты видишь перед собой? И извини уж, что я к тебе так, а не по имени, но ты же сам не представился, как еще тебя называть?
— Я вижу перед собой будущего мага пламени, я это уже говорил. Тебе стоит научиться слушать чужие слова — не все будут повторять их дважды, — с усталым вздохом отвечает незнакомец. И вот на то, что она назвала его навье, он, кажется, не злится. Наоборот, усмехается, не то довольно, не то одобрительно. И тут же хмыкает, чуть щурясь. — Ну хоть что-то узнала, уже хорошо. Мое имя Рэдрик Атарем, герцог Альнейда.
Сэйа недоверчиво дергает головой — нет, конечно, одежда у этого навье добротная и наверняка дорогая, держится он уверенно и с достоинством, как называл такое поведение ее отец, да и она слышала, что правит их страной один из созданий Тьмы. Но чтобы герцог оказался ночью в лесу, а не в замке или где он там должен быть по своему статусу?..
— Ох простите меня, ваше превосходительство или как вас там, милый герцог, — смеясь, произносит Сэйа и, оттолкнувшись от дерева, склоняется в неком подобие реверанса, а через мгновение, когда боль вгрызается в живот, как голодная собака в кость, снова опирается о шершавый ствол. — Куда уж нам, отребью, признавать таких, как вы.
Улыбка сходит с лица навье, назвавшегося герцогом Рэдриком, так быстро, словно ее там и не было, а в его глазах вспыхивает пламя, похожее на то, что окружает их сейчас невысоким кольцом.
— Ты знаешь, что такое Атарем? — И голос его похож на пламя, бушующее и рычащее в печной трубе. — Это южный тракт, который ведет от столицы Ольтаресса к твоему городку. Меня подобрали на нем, как выброшенную тряпку, и единственное, что я мог выбрать, так это какую смерть принять. Так что заткнись и надевай плащ — я не собираюсь тратить время на то, чтобы отогревать тебя.
— Нет, не знаю, — отвечает Сэйа в тон Рэдрику, впивается взглядом в пламя в его зрачках. — Ни что такое Атарем, что такое Ольтаресс. Меня такому, знаешь ли, не учили. Это не помогает выжить. Я умею ставить капканы и свежевать туши, быстро бегать и сидеть тихо, когда приходят люди с того берега. Так тихо, чтобы никто и не понял, что ты вообще есть. Знаешь каково это, когда ты все видишь, а сделать ничегошеньки не можешь?
Пламя окутывает руки по плечи, как рукава рубахи. Пламя плюется искрами, как она — словами. Пламя дышит злостью, горит все ярче, словно это чувство для него как масло или пересушенный хворост.
— Знаю, — неожиданно спокойно отвечает Рэдрик и ведет рукой над пламенем, отчего то лишь разгорается сильнее. — Мне было девять, когда такие же гости пришли в наш дом. Отца убили быстро, братьям досталось сильнее, матери и сестрам пришлось хуже всего. Я прятался в сене, смотрел и надеялся, что они не решат напоследок поджечь сарай.