Сэйа закрывает глаза, позволяет рукам бессильно повиснуть вдоль тела. Пламя возвращается в ладони, рыже-алыми каплями замирает на кончиках пальцев.
Ему, этому навье, который стал герцогом, но когда-то был просто мальчишкой по имени Рэдрик, тоже досталось и куда сильнее, чем ей. Ему пришлось просто смотреть, как убивают родных, она же смогла отомстить, пусть и не так как ей хотелось бы, пусть это ничего не изменило, но все же.
— Мне жаль, — едва слышно произносит Сэйа, открывая глаза.
— Не стоит, — по прежнему спокойно отвечает Рэдрик. — Я не любил их, хотя и не желал им подобной судьбы.
Уголки губ вздрагивают, ползут вверх болезненной усмешкой.
— Забери свой плащ, Рэдрик Атарем, герцог Альнейда, — тихо произносит Сэйа и кивает на все еще лежащее на земле темное пятно наверняка теплой ткани. — Я и без него согреюсь. И прибереги остальные откровения для второй встречи, иначе нам не о чем будет говорить.
— Ты не согреешься, а убьешь себя, отдав пламени слишком много сил, — навье со вздохом качает головой, а уже в следующее мгновение хмыкает. — Наглая соплячка, с чего ты взяла, что заслуживаешь еще хоть одну?
— С того, что ты бы не стал терпеть то, что тебе не нравится, — Сэйа улыбается и пожимает плечами. — А раз ты еще не ушел, и я жива, значит, тебе интересно.
Она закусывает губу и чуть качает головой.
— Не подумай, что я неблагодарная, герцог Рэдрик, — со слабой усмешкой произносит Сэйа и сжимает ладонь в кулак, с трудом, но все же поборов желание отвести взгляд в сторону. — Я, может, и не против надеть твой плащ, но не хочется пачкать дорогую вещь кровью. Да и… — она медленно сглатывает, собираясь с силами, прежде чем продолжить. — Да и нагнуться я за ним смогу, а вот подняться — уже едва ли. Прости, Рэдрик Атарем, но падать к твоим ногам мне как-то не хочется.
Она едва успевает услышать, как он довольно хмыкает. Едва успевает заметить усмешку, искривившую губы, как навье в один шаг оказывается рядом с ней, легко сжимает руку когтистыми пальцами, вынуждая отстраниться от дерева.
Она не успевает испугаться, как тяжелая ткань ложится на плечи, наваливается на них тянущим к земле теплом. Щелкает застежка.
— Наглая ты сверх меры, — усмехается Рэдрик, — но сильная и гордая, иначе я бы не предложил тебе помощь. Лучше укутайся и не трать силы на болтовню.
— Так вот оно как, — усмехается Сэйа, растягивая слова. — А я думала, что это слабым нужно помогать, а сильные справляются со всем сами.
— Слабым нужно помогать так, чтобы они не поняли, что именно ты делаешь, — пожимает плечами Рэдрик. — Иначе они заберутся тебе на шею и свесят ноги, а откажешь их нести — проклянут или начнут изводить жалобами.
— Ты так говоришь, словно на твоей шее сидит не одна дюжина таких слабых, — хмыкает Сэйа и тут же одергивает себя, вспоминая, что этот навье назвался герцогом, и наверняка рядом с ним полно таких, кто услышав подобное, с радостью отдаст свою жизнь в его руки, это она…
— На мне все пограничные земли, полные слабых, уставших, отчаявшихся людей, — отвечает Рэдрик, подтверждая ее мысли.
— Так тебе со мной повезло, получается? — Сэйа тихо смеется и смотрит на него,чуть прищурившись и склонив голову к плечу. — Я не слабая и не отчаявшаяся, и даже за себя постоять могу, пусть и всего пару минут.
Рэдрик хмыкает в ответ, ведет рукой в воздухе, и послушное пламя оседает, как бывает с догорающим костром.
— Но раз ты так любезен со мной и хочешь позаботиться, — не переставая улыбаться, продолжает Сэйа, пряча откровенность и страх под маску дерзости. — То иди впереди меня, ладно? Сам видишь, оружие мне спрятать негде, да и я слабее тебя, чтобы нападать, а моей гордости будет приятно, если ты не увидишь, как я буду плестись за тобой следом. Сам назвал меня сильной, так позволь ей и остаться.
Рэдрик снова улыбается и чуть дергает головой, будто удивляясь тому, какие глупости она говорит, но лишь касается ее лба пальцами и пристально смотрит в глаза.
— Ты устала, — голос навье доносится словно издалека, словно тот не стоит сейчас рядом с ней в темном брильском лесу, а находится где-то совсем далеко, где-то… — Стоит поспать, не думаешь?
Его слова усталостью растекаются по телу, расслабляют руки, подкашивают ноги, мягко, но настойчиво требуют закрыть глаза и…
— Не смей! — собственный голос кажется чужим, странно тихим и бесцветным, хотя ей и хочется кричать от злости. Пламя словно вспыхивает во всем теле, хотя Сэйа и уверена, что это не так, разве что по ладоням пробегут мелкие искры. — Не смей, навье, я смогу…
дойти
Последнее слово застревает в горле, тонет в судорожном вдохе, когда глаза закрываются, а тело проваливается в сон, — против ее воли, подчиняясь чужому приказу.
В темное, успокаивающее забытье почти не проникают звуки — только тихий треск огня, который, как ей кажется, горит не где-то рядом, а у нее в крови. Нет здесь и чужих прикосновений, но тело словно качается на мягких, заботливых волнах — или в теплых руках того, кто подхватил ее в лесу, не позволив упасть.
Ей кажется, что несколько раз за танцующим вокруг пламенем появлялись знакомые фигуры: мать, Маттиас, раненый волчонок, отец. Появлялись и тут же таяли, плавились от жара, как белесые куски застывшего жира на дне стоящего в печи горшка.
Ей кажется, что иногда сквозь шепот пламени доносилось рычание и громкий крик, так похожий на тот, каким отдают приказы.
Ей кажется, будто движение волн прекратилось — словно ее принесли куда-то и положили, позволив отдыхать и набираться сил.
Ей кажется…