Глава 2
Что-то холодное смыкается вокруг запястья, — чьи-то пальцы, — тонким лезвием проходится по синюшному браслету, оставшемуся на память от напавших солдат.
Умиротворяющее пламя взрывается ледяным страхом, уколами тонких игл проносится по коже, вспыхивает в ладони огненным шаром, вырывается из горла испуганным криком.
— Пусти!
Сэйа выкручивает руку, освобождаясь от прикосновения и рывком садится. Глаза распахиваются одновременно с тем, как зубы стискиваются от боли в животе.
На несколько ударов сердца запутаться в собственном страхе, — не то паутине, не то сети, которой отец ловил рыбу. Дернуться назад и в сторону, пытаясь сбежать от того, кто оказался рядом, почувствовать, как рука скользит по краю чего-то твердого, как уходит из-под ладони опора и, сжав пальцы в кулак, ударить перед собой. И только сейчас разглядеть, где она, только сейчас рассмотреть лица, освещенные пламенем нескольких масляных фонарей.
Край невысокой кровати, потолок и стены из темной ткани, лица смутно знакомых мужчины и девушки, Рэдрик.
— Пусти, — крик становится шепотом, а на смену страху приходит злость. — Чего надо?
Мужчина мнется, испуганно оглядывается на Рэдрика, снова поворачивается к ней, теребит подол рубахи.
— Господин сказал, вы пострадали от солдат… Сказал, нужно сделать для вас все, что мы можем.
Девушка за его спиной закусывает губу и смотрит на Сэйю с сочувствием, как на раненого щенка. Или волчат.
Недавно вспыхнувшее на ладони пламя гаснет, оставляя после себя только приятное, успокаивающее тепло. А злость, наоборот, разгорается сильнее, заставляет поджать губы и бросить на Рэдрика быстрый взгляд — если он усыпил ее магией, то почему не разбудил ею же? Тогда она бы не бросалась на тех, кто оказался рядом, не выглядела бы такой испуганной и жалкой.
— Нам нужно осмотреть вас, госпожа, — тихо, но уверенно произносит стоящая за лекарем девушка. — Некоторые раны мы видим, о некоторых можем догадаться, но будет лучше, если вы позволите раздеть вас.
Сэйа замечает, как испуганно вздрагивает от этих слов лекарь, как сцепляет в замок пальцы сама девушка и какой недовольный взгляд она бросает на Рэдрика — она его не боится, в этом Сэйа уверена, совсем не боится, — и как тот качает головой.
— Я сама, — Сэйа дергает плечом и плотнее сжимает губы, чтобы не бросить ничего резкого и злого Рэдрику, который, кажется, даже и не думает о том, чтобы отвернуться. И тут же мысленно смеется — надо же, после того, что с ней вчера сделали, она еще чего-то стыдится, еще помнит о том, что нельзя появляться голышом перед незнакомыми людьми.
Тонкая корка на разбитых губах лопается, стоит только впиться в них зубами, чтобы не закричать от боли, вспыхнувшей в животе, когда Сэйа поднимает руки, чтобы стянуть рубаху. Лекарь, заметив это, отступает на шаг назад, а его помощница, наоборот, шагает вперед, и неуверенно замирает, косится то на сумку в руках мужчины, то снова на Рэдрика.
С десяток ударов сердца и перепачканная в крови и грязи рубаха падает на край кровати, а Сэйа поворачивается спиной к смотрящим на нее.
Бормочет что-то лекарь, кажется, поминая Одного; сдавленно, словно зажав рот ладонью, охает его помощница; Рэдрик молчит, а сама Сэйа — злится: на то, что от всего происходящего хочется втянуть голову в плечи и свернуться калачиком; на то, что этот навье наверняка и не подумал отвернуться и продолжает смотреть на нее, и на то, что она сейчас больше похожа на замученного жестокими детьми звереныша, а не на человека.