Выбрать главу

      — Ты, — Рэдрик тяжело вздыхает, обращаясь к кому-то за ее спиной. — Имя?
      — Морета, ваша светлость, — отвечает помощница лекаря, и Сэйа невольно улыбается тому, как звучит голос девушки — словно та гордо вздернула подбородок.
      — Хорошо, Морета, — ровным голосом продолжает Рэдрик. — Возьмите у вашего учителя сумку и проводите его вон, пусть отдохнет от пережитого. У стражи спросите все, что вам потребуется, они принесут. 
      — Я… — сбивчиво начинает было лекарь.
      — Мне нужна только горячая вода, — тихо, но уверенно сообщает Морета, перебивая своего учителя.
      Испуганные, шаркающие шаги. Шуршание тяжелой ткани. Тихая просьба. Снова шуршание. Шелест травы и тихий перестук баночек. Треск рвущейся ткани.
      — Старший.
      Сэйа невольно сводит вместе лопатки, выпрямляясь, как только в палатке раздается незнакомый мужской голос.
      — Поставь, куда покажет лекарь, Эсгер. 
      Она не слышит шагов, но уже через удар сердца в паре ладоней за ее спиной на землю опускается тяжелая, судя по звуку, бадья, и Сэйа с трудом сдерживается, чтобы не обернуться к незнакомцу, который может передвигаться совершенно бесшумно. 
      — Пожалуйста, госпожа, сядьте на кровать, — просит ее Морета, подходя ближе. — Вам так будет легче, да и мне удобнее обрабатывать раны. 
      Сэйа морщится — она бы предпочла постоять, показать, что она может выдержать, но тело, судя по всему, считает совсем иначе, тело с радостью растянулось бы сейчас хоть на земле.

      Она бросает быстрый взгляд на Рэдрика, но тот сидит в кресле, закрыв глаза, и, кажется, совсем не обращает внимания на то, что происходит в палатке. Или даже уже заснул, решив не вмешиваться.
      — Думаю, его светлость не откажет в просьбе постирать тюфяк, если мы его испачкаем, — Морета едва заметно улыбается, опуская в воду лоскут ткани. — Я начну с пореза на лице: промою его и наложу травы, но зашивать буду после того, как закончу с тем, что менее болезненно.
      Сэйа закусывает губу, опускается на край кровати, подстелив старую рубаху как коврик, и закрывает глаза.
      Теплая мокрая ткань осторожно прикасается к лицу, смывает с него кровь и грязь. Нагретая в ладонях лекаря мазь пахнет ромашкой и мятой и чуть холодит кожу.
      — Госпожа, вы сможете подержать у лица припарку с корой плакуницы? 
      Сэйа молча поднимает раскрытую ладонь, и в нее тут же ложится влажная ткань, наполненная чем-то мягким и теплым — как заячий желудок, когда его только вынимаешь из недавно убитого животного. Морета помогает ей: подносит припарку к лицу, поправляет так, чтобы та накрывала собой весь порез, и чуть надавливает.
      — Будет хорошо, если вы сможете держать ее вот так, госпожа, а если получится прижать плотнее…
      Сэйа молча кивает, сильнее давит на припарку, и изо всех сил старается не вздрагивать каждый раз, когда Морета обрабатывает порезы сначала отваром, потом какой-то наливкой, а затем холодящей мазью. И тихо шипит от боли, когда лекарь туго обматывает ей грудь и живот широкими полосами чистой ткани, закрывая и синяки, и раны.
      — Вам лучше лечь, госпожа, — нарушает молчание Морета, закончив с перевязкой. — Спина у вас кровить уже не начнет, а зашивать легче, если… — лекарь запинается, словно подбирает правильное слово, — если вы от иголки отстраняться и убегать не будете.
      Морета поддерживает ее за плечи, помогая лечь, и не вздрагивает, равно как и не отстраняется, когда от прикосновения к бедру Сэйа шумно втягивает воздух ртом, а по ее пальцам пробегает россыпь искр. Лекарь молчит, лишь укрывает ее найденным где-то плащом по самый подбородок и, кажется, опускается на колени рядом с кроватью.
      Пальцы чуть давят на висок, поворачивая голову, убирают припарку от лица, позволяя воздуху охладить разгоряченную щеку.
      Сэйа шумно вдыхает, едва смоченная в настойке ткань касается пореза, и со свистом выдыхает сквозь стиснутые зубы, когда игла в первый раз прокалывает кожу. На четвертом стежке она жмурится до рези в глазах и с силой сжимает грубую ткань плаща в кулаке.
      Она может не кричать — еще получается терпеть, ей еще не так больно, как когда ее били солдаты с того берега. Она может даже не стонать — просто стиснуть зубы покрепче и вдавить лопатки в постель. Но не плакать — не получается.