— Ну, что ты, Паш, что ты! Не вини себя! Все это ветер-проказник! Я не жалею, честно тебе скажу, что встретился с тобой, и как мы вместе прожили все эти дни. Это была потрясающая эпопея!
— Спасибо, Жор, спасибо! Ты славный! И очень хорошо, что в эти минуты именно ты рядом со мною... Мне теперь так легко и ничего не страшно... Я смогу спокойно уйти...
Она замолчала. А я вдруг почувствовал, что должен признаться Пашке в том, что подсмотрел за ней на болоте, пока она еще здесь, рядом со мной! Но как стыдно было это сделать!
— Паш, Паш, я должен тебе еще кое-что сказать! — взволнованно начал я. — Мне очень неудобно за этот поступок, но я хочу признаться... что там... на болоте... ну, помнишь... когда мы купались...
— На болоте?! — как-то удивленно переспросила девчонка. — На болоте... Ах да, на болоте... болоте... И что, что было?
— Ну там я, знаешь...
Нет, друзья мои, вот что я вам скажу. Совершать проступки мы все мастера. Делаем их легко и необдуманно! Но как оказывается сложно и стыдно в них каяться! Уж лучше не согрешать, чтобы не доводить себя до такого положения! Вы знаете, признаюсь вам честно, тогда мне так и не хватило духа сознаться в своем предательском поступке, даже у смертного одра девчонки! Внутренний голос возопил:
— Не делай этого! Ей будет от всего только больнее! Она ведь о тебе более высокого мнения. И разве хорошо ей будет умирать, зная, что ты за ней тогда подглядывал... Ведь она такая чистая, прекрасная, волшебная... И уверена, что никто так и не узнал ее тайны! А ты окажешься жалким обманщиком в ее глазах и предателем, и вообще...
Да, стыд взял верх, каюсь! И я тогда замолчал. Да Пашка ничего и не поняла. Она уже снова бредила... Сознание ее стало путаться, и она выпустила мою ладонь из своих рук. Я тронул ее за плечо:
— Паш, Паш, ты не умирай! Паш, пожалуйста! Как же я буду тут один без тебя-то?! Разве для этого я тебя спасал из реки? И разве для этого ты вытягивала меня из трясины, чтобы вот так расстаться навсегда?.. Так ведь не должно быть! Муш куейс! Ведь за нас сами святые поручились — Георгий и Параскева! Держись, Паш, пожалуйста... — слезы не дали мне больше говорить.
Чтобы не заплакать, я встал и сделал три глубоких вдоха. На какой-то миг Пашка вдруг очнулась и, снова нащупав мою ладонь, сказала дрожащим голосом:
— Жорка, я не могу этого от тебя требовать и просить не могу... Но ты просто знай, что я очень хотела бы, чтобы ты продолжил мое дело... дело нашего Православия... Как я приняла его от бабушки... Не хочу, чтобы эта нить оборвалась вместе со мною...
— Не волнуйся, Паш, я сделаю все, чтобы быть достойным святого Георгия, прекрасной Параскевы и тебя, моей славной Пятницы!
— Благодарю! Ты настоящий друг, Георгий, прости, я в тебя верю... И не грусти без меня... Мне там будет хорошо. Ну, и не забывай этого путешествия...
— Я его никогда не забуду!
Она замолчала и стала задыхаться и стонать. Я утер тряпочкой пот и слезы с ее лица.
Девчонка успокоилась и утихла. Несколько минут я стоял перед лежанкой, не зная, что и делать, что говорить, что думать. Весь мир перестал для меня существовать. Какая-то жуткая тишина давила на уши так, что хотелось кричать от боли. Даже в лесу смолкли все голоса. Похоже, вся природа прощалась со своей прекрасной феей. Лишь лунные зайчики озорно резвились на столе и на полу... Мне показалось, что Пашка уже умерла... Я дотронулся до нее и сразу отдернул руку от холодной кожи ее ладони.
— Паш, Паш! — позвал я в тишину.
Мне никто не ответил. Я быстро достал зажигалку и, почиркав, зажег лампу. Поднес ее к лежанке. Прасковья лежала на спине, скрестив руки на груди. Глаза ее были закрыты, ресницы едва заметно подрагивали. Нос неестественно заострился. Лицо имело бледный неживой цвет. Сухие потрескавшиеся губы были вытянуты в легкой улыбке умиротворения. Казалось, что Пятница уже не дышит. Пронзительно пахло хвоей, водкой и керосином...
— Паша! — громко позвал я.
Девчонка даже не шелохнулась. Я дотронулся до ее руки и нащупал пульс: бедное сердечко еще слабо постукивало. Нет, это все было просто невыносимо! Я быстро поставил лампу на стол и, задыхаясь, вылетел за дверь.
Метров пятьдесят бежал неизвестно куда и зачем и остановился только тогда, когда наскочил на пень. Ударившись локтем о сук, я почувствовал боль и пришел в себя. Ночь царствовала над тайгой во всем своем великолепии. Всюду лунное сияние, в небе полно ярких звезд... Очередная ночь в нашем походе... И я впервые не хочу спать, не могу есть... Мне страшно жить и хочется выть — я теряю Пашку, странную и славную девочку Прасковью. Я бухнулся на колени в росную траву и поднял голову к небу. Там, в вершине вековой сосны сиял сгусток яркого серебристого света.