Пека закивал головой.
— Комиссар, дай Пеке бумажку покурить, — повторил он и, вытянув руку с раскрытой ладонью, стал подниматься наверх.
Но едва только поднялся он на крыльцо, как Рамзэ отступил назад.
Пека сделал ещё три шага, жадно глядя на табак, и Рамзэ снова отступил.
Так они вошли в школу, и учительница шла за ними вслед.
Они свернули налево, где в пустой сторожке горела железная печь.
И тут Рамзэ дал Пеке покурить. Они стояли друг против друга, оба одного роста, и Рамзэ со вниманием смотрел прямо в лицо дурака. Потом он сказал:
— Посиди тут, Пека, погрейся, я принесу тебе чаю.
И Рамзэ вышел, заперев сторожку на ключ.
В коридоре учительница тихо окликнула его.
— Рамзэ! Рамзэ! — повторила она несколько раз.
Он вошёл с ней в пустой и холодный класс и поставил ружьё своё в угол.
— Рамзэ, — спросила она, — кто позволил тебе пропустить сюда Пеку?
— Я нарочно пропустил его сам.
— Но зачем тебе нужен Пека?
На это Рамзэ не ответил. Он помолчал, задумавшись немного, опустив глаза, и наконец сказал:
— Пеку никто не тронет. Он пройдёт повсюду.
— Но то ведь Пека, а не ты, — сказала учительница.
— Может быть, и я могу быть Пекой, — усмехнулся Рамзэ. — Посмотрите, разве я плохо это сделаю?
Он прошёлся взад и вперёд вдоль стены по комнате, и лицо его, бывшее за минуту до этого живым и умным, застыло, а тихий, но лишённый всякого смысла взгляд был обращён прямо на учительницу.
— Комиссар, — сказал он, — дай Пеке бумажку покурить.
Она в изумлении отступила.
— Рамзэ, — сказала она, — ты настоящий актёр. Как ты похож на Пеку!
— Тогда, — ответил довольный Рамзэ, — я могу пойти на разведку в Шамшу. Меня никто не узнает.
И он вышел из класса, не захватив с собой ружья.
Минут через десять он вернулся и стал, чуть согнувшись, в дверях.
Он был неузнаваем в высокой шапке Пеки и в свитке, порванной на спине и локтях. Ноги же его были обуты в лапти.
— Где же ты взял эту одежду, которую я видела на Пеке? — спросила учительница.
— Он уступил мне даже свои вериги, — ответил Рамзэ. — Он хоть и дурак, но понимает, что шинель моя сшита из доброго сукна и стоит гораздо дороже.
— Но ты замерзнёшь в этой рваной одежде! — сказала с тревогой учительница.
— А как же ходит в ней Пека? — спросил Рамзэ.
— Он ведь дурак.
— А Федя Слюнтяй?
— Он жулик.
— Так неужели же, — сказал Рамзэ с обидой, — я буду хуже дурака и жулика, когда белые надвигаются на нас! Ждите меня. Только не выпускайте Пеку из сторожки, пока я не вернусь.
И Рамзэ ушёл, позванивая веригами, висевшими на его шее.
Учительница проводила его. Зимний день подходил к концу, и тусклый вечер встретил их у края села.
Здесь Рамзэ попрощался и лицом повернулся к степи.
Она вся гудела от ветра, мелкий снег летел над самой дорогой.
Рамзэ двинулся вперёд. И сразу исчез, утонул, стал белым, словно туман. И учительница, глядевшая ему вслед, через мгновение ничего не увидела — только два раза мелькнула перед ней высокая шапка.
Уж полная мгла опустилась на дорогу и снег был хрупок и твёрд, а Рамзэ всё шёл, наклонив немного лицо. Он смотрел вперёд. И странно! То снежное поле вдруг становилось зелёным, то бледные звёзды вдруг близко зажигались перед ним.
Но Рамзэ знал, что это лишь обман, что нет на небе луны, от которой снег всегда блестит и зеленеет, и нет огней вблизи, и до Шамши далеко. А это только холодная ночь, идущая с ветром по степи.
Он пришёл в Шамшу под полночь. Двое часовых встретили Рамзэ у околицы. Они окликнули его. Но, приняв в темноте за Пеку, только слабо осветили его лицо фонарем.
— Вот Божий человек пришёл, — сказали они.
И Рамзэ увидел, что враги беспечны. Он склонил голову набок и, прижав язык к гортани, диким голосом попросил у них хлебца.
Они посмеялись над ним:
— Иди, иди, Пека, к своим просвирням. Федя Слюнтяй уже там. Он тебе хлебца подаст железной клюкой.
— Федя Слюнтяй! — сказал Рамзэ и плюнул, топнув ногой.
Часовые захохотали.
И Рамзэ, озираясь, вошёл в село.
Несмотря на поздний час, всадники скакали по улицам; перекликаясь, ржали кони; в избах горели огни.
Но Рамзэ никуда не вошёл, так как в самом деле боялся Феди больше, чем всех часовых: он один мог бы его узнать.
И Рамзэ стал, притаившись за крыльцом волостного правления.
Он стоял в снегу неподвижно много часов, которых совсем не считал. Ноги его онемели на морозе, и пальцы перестали двигаться. Он же только слушал и наконец услышал то, что ему хотелось узнать: бандиты выступают на рассвете.