Я не знал, где познакомился с ним Гайдар и каким образом вовлек его в это путешествие. Но я хорошо знал, что дети привязывались к Гайдару мгновенно, даже на улице, даже с первого разговора, и следовали за ним куда угодно, словно повинуясь какому-то волшебству, которым владел он один.
Однако этот мальчик немного встревожил меня. Это был не совсем обыкновенный мальчик. Он писал стихи, На нем был суконный берет, едва прикрывавший ему голову, а в руках он принес огромный пук удочек, которых хватило бы на целую ватагу тех белоголовых деревенских ребятишек, к которым мы ехали в гости.
Рюкзак его был туго набит. Он с трудом снял его с плеч и бросил прямо на пол.
— Я читал недавно один американский рассказ, как там ловят форель на кузнечика, — сказал он нам. — Они берут с собой не только палатку и керосинку, но еще и два одеяла — одно, чтобы постелить на сырую землю, а другим укрываться. Вот это настоящие путешественники! Ничего не боятся…
«Уж не Монтигомо ли это Ястребиный Коготь?» — подумал я и вопросительно поглядел на Гайдара.
Но Гайдар только хитро усмехнулся и опустил оконное стекло вагона.
— Американец, — сказал он мальчику, — вот посмотри-ка лучше на звезды.
Мы выглянули в окно. За окном было хорошо. Московское небо, озаренное с земли огнями, уже кончилось и над нами и над сонными елями за полотном дороги простиралось другое небо, полное больших звезд, от которых сквозь темный воздух, казалось, плыли тонкие светлые нити до самой травы на косогорах.
Но мальчик не посмотрел даже на звезды и начал вдруг читать свои стихи.
Стихи были плохие, и я думал, что Гайдар тотчас же скажет об этом бедному поэту.
Но Гайдар спросил его только:
— Скажи мне, друг мой, а почему ты решил стать писателем? Любишь литературу, что ли?
Мальчик ответил сразу:
— Да! А потом я думаю, что в жизни легче всего быть писателем.
— Так, так… — подтвердил Гайдар. — Ну что ж, брат, может быть, ты и прав. Хочешь, напишем с тобой рассказ? Делать в дороге все равно нечего.
Мальчик был необыкновенно польщен. Он снял свой берет и придвинулся поближе к Гайдару.
— Пожалуй, можно попробовать, — сказал он. — А как это сделать, Аркадий Петрович?
— Просто, брат, — ответил Гайдар. — Только, чур, уговор: ты начнешь, а я закончу.
— Так будет лучше, — согласился мальчик, — а то я никогда не знаю, как нужно кончить.
— А я как раз никогда не знаю, как начать, — сказал Гайдар.
Я тихонько рассмеялся, с любопытством ожидая, чем кончится эта игра, которую Гайдар никогда не затевал зря.
— Какой же мы рассказ будем писать? — спросил мальчик.
— Какой хочешь, — ответил Гайдар. — Но лучше что-нибудь с приключениями, вроде Жюль Верна. Мы тоже, брат, едем с тобой в большие леса, на глухие озера, — кто его знает, что с нами может приключиться. Воображение у тебя есть. Вот и начинай. Поставь удочки в угол — их никто не возьмет, надень свой берет на голову и подумай. А то можешь и не думать, сразу начинай. Ты напиши только первую фразу, а я напишу вторую.
Гайдар вынул из своей полевой сумочки, которую всегда носил с собой, синюю тетрадку и карандаш и положил перед мальчиком на столик.
Сначала мальчик был несколько озадачен, увидя перед собой карандаш и бумагу, а потом сделал все, как Гайдар говорил: сел поближе к свету и задумался. Однако думал он недолго и, написав первую фразу, прочел нам ее вслух.
Она гласила:
«Путешественники вышли из города…»
— Вот и отлично! — воскликнул с особенным удовольствием Гайдар. — Первая фраза у нас уже есть, а вторую… а вторую я напишу завтра.
Мальчик был крайне разочарован:
— Завтра, Аркадий Петрович? А я думал — сейчас.
— Нет уж, брат, завтра, как выйдем из города, я напишу вторую. Мы с тобой пойдем обратным ходом. Что напишем, то и сделаем. А теперь ляжем-ка спать.
Гайдар закинул на полку свою холщовую сумку, в которой держал хлеб, чай и сахар, и сам полез наверх, очень легко поднимая на руках свое большое тело. Вскоре он заснул.
Мальчик тоже прилег на скамью, подложив под голову свой берет.
А открытая тетрадка с первой, написанной мальчиком фразой всю ночь пролежала на столике.
В город мы приехали утром.
Солнце уже рассыпало жаркий и острый блеск над булыжной мостовой и асфальтом. Пыль быстро нагревалась.
Мы потихоньку пошли.
Ни Гайдар, ни мальчик не вспоминали больше о рассказе, и мне казалось, что их ночной разговор был забыт обоими.
Надо было шагать. Путь наш лежал через весь город, до берега реки.
Сначала идти было легко. На привокзальной улице росли молодые липки, которые бросали тень на почерневшей от каменного угля песок. Женщины брали воду из колонок, и шум бегущей струи и звук железных ведер в их руках как будто умерили немного все усиливающийся зной.