– Вижу, что работящая, – одобрительно покивала аббатиса. – Возьму тебя в послушницы. Поживешь в монастыре, поработаешь в меру сил, а там дальше видно будет, что с тобой делать. Сестра Грета, отведи девочку в её келью. Пусть сегодня осмотрится, обустроится, познакомится с уставом и расписанием, а завтра на работу поставь. Ступайте!
Я, следуя примеру сестры Греты, поклонилась настоятельнице и подошла попрощаться с Барбел. Собственно, всё, что касалось моего пребывания в монастыре, мы обговорили по пути. Но на людях нужно расставаться достойно. Я с благодарностью поцеловала руку «родственницы», а она, благословляя меня, чмокнула в макушку.
– Будь умницей, детка.
…Келья была побольше моего узилища в замковой тюрьме, но ненамного. Узкое оконце скупо пропускало свет. Голые серые стены. Кровать – единственная мебель в комнате – собрана из трёх неоструганных досок шириной в две мои ладони, закреплённых на чурбаках, что отпилили от ствола дерева. На доски брошен тонкий тюфячок с лежалой соломой, такая же подушка и одеяло из грубой валяной кошмы. Между кроватью и свободной стеной у меня получилось протиснуться только боком. Не было места даже для стула, на спинку которого можно положить одежду на ночь.
– Ну вот, сестра, твоё жилище, – как-то грустно усмехнулась монашка, сопровожавшая меня, и, затолкав мой небольшой сундучок с бельём под кровать, стала пробираться к выходу. – Попозже зайди к сестре-кастелянше и возьми у неё две простыни, наволочку и одежду, приличествующую послушнице.
– Спасибо, сестра Грета. А можно спросить? – потупив глазки, проговорила я.
– Спрашивай.
– Можно ли поменять солому в тюфяке и подушке? Мы когда с тётушкой в монастырь въезжали, я видела около хлевов большую скирду свежей соломы. Я сбегала бы, попросила у работников немного.
– Нет у нас работников, сестра. Мы тут всё сами во славу Высшего Создателя делаем, – строго ответила Грета, а потом, слегка смягчившись, добавила: – Солому, конечно же, можешь поменять. Пойдём, провожу тебя.
Сунула мне в руки подушку, подхватила свёрнутый в тонкий рулетик тюфяк и куда-то поспешила по сумрачному коридору. А я, подобрав непривычно длинный подол – отвыкла от платьев и юбок за то время, пока мальчика изображала, – кинулась следом.
Так начался следующий этап моей новой жизни.
Глава 2
Свет и свежий воздух, хлынувшие из распахнутых дверей, слегка ошеломили. Не сказать, что в стенах жилого здания было душно, но оказалось, что мрачные стены давили, хоть и не было это заметно.
А тут на заднем дворе «мороз и солнце, день чудесный». Правда, зимы осталось меньше месяца, но в столице и того нет. Там дворники снег сметают отовсюду, разве что в парках меж деревьев можно небольшие сугробы увидеть и в частных садах вокруг особняков.
Что-то даже взгрустнулось слегка. Вспомнилась родная деревня, засыпанная снегом, да и на улицах областного города белоснежного покрывала хватало, чтобы прикрыть неприглядное, оставшееся после осенней распутицы. И холод сугроба у дачного крыльца, в который я упала лицом, завершая жизненный путь, тоже вспомнился. Именно память этого ощущения встряхнула меня и возвратила в здесь и сейчас.
Даже головой потрясла, разгоняя прошлое. Вот солнце, отражаясь от снега, слепит глаза, радует золото соломы под навесом, и даже ожидаемый запах хлева не раздражал, а дополнял картину заднего монастырского двора домашним уютом.
– Ступай туда, – вручила мне скатку тюфяка сестра Грета и кивнула в сторону навеса. – Там должна быть сестра Табея, она скажет, где и что взять. А я пойду, дел много.
И так шустро нырнула обратно в коридор и закрыла за собой дверь, что я даже рот открыть не успела, желая поблагодарить за помощь.
Взяв под одну руку подушку, а под другую то, что притворялось матрасом, я, внимательно глядя под ноги, побрела к хлеву.
Сестра Табея со спины была похожа на здоровущего мужика. Рост, размах плеч, ладони, как совковые лопаты. Интересно, что такую богатырку заставило отречься от мирского? Понятно, что у каждого свой путь к Всевышнему, и часто за монастырскими стенами прячутся от невозможности самостоятельно преодолеть горечь утраты, боль раскаяния, или стремятся приблизиться к Создателю. Но глядя на эту монашку, не верилось, что она не сможет с чем-то справиться.
О недопустимости вопросов о причинах принятия пострига мне всю дорогу талдычила Барбел.
– Даже если от любопытства по ночам спать плохо будешь – всё равно не вздумай заводить с сёстрами разговоры на эту тему. Поняла?