– Нет, пожалуй, не буду, – отзывается сестра.
– Ни слова о политике! – повторяет он. – Только флирт, больше ничего. – Смягчившись, Франс спрашивает: – И чему же ты научилась, Трюс? Изобрази-ка.
Трюс снова вздыхает, но все-таки встает. В тот же миг раздается воздушная тревога. Франс только что показал нам просторный подвал, но никто из мужчин не двигается с места.
– Здесь бомбить нечего, – объясняет Тео.
Пока ревет сирена, Трюс с вымученной улыбкой прохаживается туда-сюда вдоль стола. Ее бедра дергаются, будто она хромает. Я прикрываю рот рукой. Может, если она еще недельку потренируется, но это… У меня вырывается смешок. Потом икает Абе. И тут уже грохаем мы все.
Вигер хлопает себя по коленям от хохота.
– Задница что надо, – говорит он сквозь смех. – Этого не отнять.
Хохот старика Виллемсена переходит в приступ кашля.
– Да провалитесь вы! – кричит Трюс. Она останавливается, широко расставив ноги и уперев руки в боки. – Сами бы попробовали!
Вигер встает и неожиданно ловко и вызывающе принимается вилять бедрами, вызывая очередную волну хохота.
– Смейтесь-смейтесь. – Лицо Трюс нервно подергивается. – Я думала, дело серьезное. Что этот тип… что его нужно скапутить.
– Чего-чего? – переспрашиваю я.
– Грохнуть! – рявкает Трюс.
– Пойдем-ка. – Франс мягко берет ее за локоть и ведет в прихожую.
Мы все еще трясемся от смеха.
Через десять минут они возвращаются. Сирена умолкла, и в комнате внезапно воцаряется мертвая тишина. Рука Франса бережно покоится на плече Трюс. Бедная моя сестра!
– Мать честная! – вырывается у Вигера.
Остальные молчат. Пылающее лицо Трюс покрыто слоем пудры, на веках лежат синие тени, губы – ярко-красные, как у клоуна. Понятия не имею, где Франс раздобыл косметику. Госпожу Андриссен я как-то раз видела – не думаю, что она красится. Мою сестру окутывает облако навязчивого приторно-сладкого аромата. Так пахнут только шлюхи. Мне ли не знать: за углом нашего дома узкий переулок, где работают несколько ночных бабочек. Рука Франса на плече у Трюс напоминает о покровительственном жесте сутенера.
Виллемсен кашляет и отворачивается, но я успеваю заметить промельк удивления в его глазах. Абе закусывает губу и прикрывает рот рукой. Только Вигер лыбится безо всякого стеснения.
– Ты такая красивая, Трюс, – говорю я, потому что остальные молчат – и потому, что мне, как ни странно, действительно так кажется.
– Ой, закрой варежку, зараза! – огрызается она.
Как объяснить ей, что я ничего плохого не имела в виду?
Трюс вырывает из рук Франса зеркальце, подносит к лицу и впивается в него взглядом. Потом поворачивается ко мне. И мы одновременно разражаемся смехом. Трюс падает на соседний стул, хватает меня за руку и визжит от хохота. Из нее выходит столько напряжения, что смех едва не превращается в плач.
Пока я высматриваю нашу «мишень», Трюс не поднимает грустных глаз.
– Эй, цыпочка! – дразню я ее.
– Никакая я не цыпочка! – яростно шепчет она.
– Задница что надо, этого не отнять! – подражаю я басу Вигера. Про меня он такого не скажет, у меня и зада-то нет.
Трюс зло щурится. Ее пылающее от гнева лицо блестит под слоем пудры.
– Выше нос! – подбадриваю ее я. – Ты красивая. Все будет хорошо.
Мы пару раз прохаживаемся по улице. Трюс неуверенно покачивается на каблуках, потом говорит:
– С меня хватит! От этого никакого толку, Фредди.
Чуть погодя мы усаживаемся рядышком за столик в «Мужском клубе». Нашего фрица пока не видать. За стойкой бара сидят несколько пожилых мужчин. В углу собралась группа шумных, перевозбужденных немецких солдат – молодые парни без оружия. За соседним столиком сидит еще один парень с девушкой, голландкой. На вид ей лет восемнадцать, миловидная, ненакрашенная. Не сводит со своего немца блестящих глаз. А тот отвечает ей не менее влюбленным взглядом. Неужели это любовь? Если да, то в башках у них, должно быть, совсем пусто!
Трюс толкает меня в плечо.
– Чего? – бурчу я, сверля ту потаскушку самым презрительным взглядом, на который способна. Но все ее внимание поглощено кавалером.
И тут я вспоминаю, что пьеса, в которой играю я, требует другого взгляда, и быстро изображаю улыбку.
– Ты только погляди! – говорит Трюс.
Перед этой девчонкой стоит розовый сорбет – огромная порция. Вот везучая! Солдат берет ложечку и подносит к ее губам.
– Она уже у него из рук ест! – фыркает Трюс.
– Тсс!
– Может, и нам попробовать? – предлагает сестра. – Деньги есть.
Да, Франс дал нам десять гульденов, чтобы мы могли что-нибудь заказать. Десять гульденов! Мамино пособие за неделю не намного больше.