– Да нет… – нерешительно отвечаю я.
Мы пожираем взглядом десерт.
– Или… все-таки?
– Нет, – так же неуверенно говорит Трюс.
Она сбрасывает туфли и, морщась от боли и тихо ворча, массирует себе пятки.
– Кофе для молодых барышень? – спрашивает официант. Ему лет пятьдесят. Тесная белая рубашка обтягивает живот, узел галстука распущен.
– Нет! – рявкает Трюс. – Два малиновых сорбета.
Мороженое холодное, сладкое – в жизни не пробовала вкуснее! Я пытаюсь как можно дольше держать во рту каждую ложечку. Закрываю глаза и наслаждаюсь. Чувствую, как сорбет медленно тает на языке.
Но вот угощение кончилось, а нашего фрица нет как нет.
У Трюс в уголках рта остались капельки мороженого. Пока она, чего доброго, не утерлась рукой и не размазала по щекам помаду, я протягиваю ей салфетку и строго говорю:
– Промокни губы!
Теперь, когда мороженое кончилось, часы за стойкой бара снова начинают равнодушно отсчитывать минуты.
– Можешь пока попрактиковаться в искусстве соблазнения, – предлагаю я сестре.
– Да, отличная идея! – с издевкой шепчет в ответ Трюс. – А если кто из фрицев на это поведется?
– Отошьем его, и все.
– На ком практиковаться-то?
Кто бы мог подумать: я даю указания старшей сестре! Ближе всех к нам – тучный немец за стойкой. Я коротко киваю в его сторону.
– Ладно, – к моему изумлению соглашается Трюс.
Она поворачивается к нему, расправляет плечи и выпрямляет спину. Ее груди откровенно выпячиваются. Обычно их не разглядеть. Трюс вечно сутулится, но грудь у нее есть. Настоящая, полная. Нечестно: мне ничего не досталось, а ей на такое наплевать.
Трюс растягивает губы в улыбке. Завлекательно ходить на каблуках она не умеет (да и без каблуков тоже), но сейчас вдруг превращается в настоящую женщину. Не то что я.
– Фу-ты ну-ты! – ахаю я, разглядывая ее бюст. – Смотри не перестарайся, Трюс.
Она притворяется, что не слышит и выпячивает грудь еще сильнее. Будто раздевается у всех на виду. Фриц реагирует незамедлительно. Да, прикидываться соблазнительницей Трюс может отлично. Почему же она была такой неуклюжей, когда мы упражнялись?
Фриц вздергивает брови и внимательно оглядывает ее, будто ощупывая взглядом: сначала лицо, потом – долго – эту скандальную грудь и снова лицо. Затем отворачивается.
Вскоре официант возвращается.
– Желают ли барышни еще чего-нибудь?
– Нет, спасибо, – говорит Трюс.
Официант не двигается с места, и я спрашиваю:
– Вы хотите сказать, это тот господин интересуется? – Я киваю в сторону толстяка за баром.
– Я ничего не хочу сказать, – отвечает официант.
Я краснею как рак.
– Чуть позже, – холодно говорит ему Трюс.
В ресторан то и дело заходят новые посетители. Но не наш фриц. От вызывающей позы сестры не осталось и следа. Грудь снова исчезла, плечи и спина ссутулились. Всякий раз, когда открывается дверь, мы вглядываемся в улицу, где становится все тише и темнее.
Снова подходит официант.
– Давай еще по сорбету? – предлагаю я Трюс.
– Нет, – говорит она, – это уже слишком.
– Нет так нет, – соглашаюсь я.
Но мы съедаем еще по одному. Уже совсем поздно, и нам начинает казаться, что дольше здесь оставаться нельзя: это вызовет подозрения. Наш фриц уже не появится, это ясно. Трюс с видом уверенной в себе женщины подает знак официанту.
– Счет, пожалуйста! – кричит она.
Официант приносит чек.
– Двенадцать гульденов шестьдесят центов. – Он замирает в ожидании.
– Двенадцать шестьдесят? – переспрашивает Трюс.
Я обмираю. Двенадцать шестьдесят! С пылающими щеками Трюс кладет на стол десятку, полученную от Франса.
– Мне добавить нечего, – бормочу я. – Это была ее идея.
– Двенадцать гульденов шестьдесят центов, – отчеканивает официант.
– Да-да, минуточку.
Трюс вскакивает на ноги, копается в одном кармане пальто, в другом, во внутреннем кармане. Кладет на десятку монету в двадцать пять центов. Испуганно глядит на меня.
Теперь вскакиваю и я. Роюсь в карманах. Двадцать центов! Я кладу их на стол. Трюс тем временем находит еще двадцать пять. Во внутреннем кармане я нащупываю две монетки: пятачок и один цент. Качаю головой: у меня все.
Трюс беспомощно смотрит на официанта.
– Простите, пожалуйста, – по-девчачьи писклявит она.
Потупившись, я изучаю носки своих туфель, но чувствую, что на нас направлены взгляды всех мужчин в ресторане.
Официант хватает Трюс за правое плечо, меня – за левое и сквозь собравшуюся у бара толпу толкает нас к выходу.
– Грязные шлюхи! – кричит он. – Вон отсюда!