— Различные, которые в нашем обществе вполне обыденны и привычны. Даже персональный робот-помощник уже воспринимается ими как нечто необыкновенное.
Как только Мантис отвечал, я быстро усваивала его слова и переходила к следующему вопросу.
— А почему Марс заключил договор именно с Тираникой? Как же остальные страны?
—.Тайсоли и Хигиранда слишком примитивны. С ними не удалось установить необходимую связь. Игана и Люко-Ламу оказались недоступны для контакта из-за некоторых особенностей. А Эдари… с ними Марс решил не связываться. Во-первых, правительство Тираники против этого. СПМ не хочет рисковать отношениями с главами Тираники, так как эти люди невероятно разрушительны по своему сознанию. И кто знает, что они сделают, если нарушить этот договор. Конечно, Марсу они не опасны. Их технологии слишком примитивны. Но они могут отправить о нас всю информацию в государство Эдари. А оно – уже совсем другой случай.
— Что же в нём такого?
— Эдари – единственная развитая страна на Земле. Её технологии сильны, и даже через какое-то время могут быть опасны для Марса. Эдари активно развиваются на своей территории, но за пределы орбиты Земли в космос не выходят. Хотя, если они это сделают и вообще узнают о том, что на Марсе есть общество, чей прогресс чрезвычайно развит, то Эдари в скором времени могут отправиться к нам, желая принести разрушения.
— Но зачем им это? И неужели подобное возможно?
— Они – земляне. Их природа разрушительна. Как я и говорил, ты всё узнаешь. И хочу сказать, что, не смотря на мои слова, пугаться Эдари не стоит. После того, как я побывал на Земле и познал природу её общества, то понял истину. И, вернувшись, отправился работать в Стражу Безопасности Марса. СБМ охраняет марсиан от возможного вторжения. Технологии Марса значительно превосходят земные, и Марс не позволит никому творить на нём разрушения. Никто не допустит, чтобы примитивное общество Земли устроило на Марсе тот хаос, который человечество делало само с собой на протяжении всей своей истории, как древней, так и современной.
Я слышала воодушевление в голосе Мантиса, а в его глазах видела блеск. И меня всё сильнее наполнял интерес, какого же оно – общество нынешней Земли, если после него так переворачиваются знания.
Я погружалась в эти мысли, и уже совсем не слышала Мантиса, который что-то говорил, и его лицо переполнялось эмоциями.
Глава 3
Шло время, в течении которого я вместе с Мантисом блуждала по созиданию, показывая ему этот нафантазированный мир.
Мы ещё немного говорили о моём предстоящем путешествии на Землю.
Мантис передал мне необходимые данные о языке Тираники, предложив пока что ознакомиться с ними без его участия. А потом, когда я выучу основы дизордера (язык Тираники), Мантис устроит мне практику и поможет освоить те слова, у которых на Марсе нет аналога.
— Я постараюсь помочь тебе понять их смысл, но не могу ничего гарантировать. Действительно осознать значение человеческих слов ты сможешь только на Земле, — говорил Мантис, когда мы заканчивали наш полёт в глубинах созидания.
Остальное путешествие в виртуальном мире мы почти ни о чём не разговаривали. Лишь блуждали через самые разные пространства с их чудотворными формами и видами.
В какой-то момент Мантиса так сильно увлекло происходящее, что он порой даже не слышал меня, словно наглухо погрузился в свои мысли.
Шли часы, а наше скитание уходило всё дальше и дальше во всевозможные невероятности. Со временем мысли в голове начали угасать, а все прочие чувства развевались, будто их и не существовало. И внутри оставалось лишь только нечто, превращающее сознание в один единый поток безмыслия.
Это было похоже на бесконечный сон, одинокий и молчаливый, но при этом столь чарующий.
А потом всё завершилось, когда мы подошли к концу путешествия.
Дальше был выход из созидания, столь непривычный после долгих часов скитания по фантазиям.
Помню, когда мы вновь оказались в реальности, Мантис, сидя на соседнем кресле, ещё какое-то время молчал, а на его лице расплылось выражение, которое, казалось, было ему совсем несвойственно.
Хоть я была знакома с ним совсем немного, но уже привыкла, что он всегда спокоен и скуден на проявление эмоций. Но всё это рассеялось в момент, когда он, выйдя из созидания, сидел рядом и смотрел в пустоту так, словно что-то перевернулось в его голове, будто его обуяли совсем новые мысли.
Я поинтересовалась, что он чувствовал в тот момент, но не смогла получить точного ответа. Его слова больше напоминали несвязную речь, и я не могла найти этому объяснение.
Но потом, когда Мантис окончательно пришёл в себя, то сказал: