Знаки и предчувствия
- Скр-р-р-ра-а-а-а-а! - дребезжащий скрежет вонзился сквозь уши внутрь головы, распадаясь колючими стружками.
Хиджу проснулся, еле сдерживая недовольный стон. Опять она, большая цикада, которую всей лепа-лепа вот уже третий день пытались изловить, чтобы прекратить ее отвратительное пение. А сегодня вдруг и ночью расшумелась, не иначе, кто-то потревожил случайно, и разбуженное насекомое застрекотало, казалось, во много раз громче, чем при свете солнца.
Спавшие рядом мужчины немедленно встали, сложили свои постели и отправились искать место потише — поймать надоедливое существо в темноте никто и пытаться не собирался. Ни один из них не сказал ни слова Хиджу, даже не взглянул на него, но чувство вины всколыхнулось в сердце. Ибо цикада появилась на лепа-лепа после того, как нарушив волю старейшин побывал он на Драконьем Острове. Пришла вместе с ним, словно нарочно, чтобы всем поведать о проступке.
Юноша так никому не рассказал, где был на самом деле, кроме дукуна: когда цикада начала свои трели, тот увидел в этом нехороший знак, а удивительная неуловимость ее дукуну и вовсе не понравилось. И он расспрашивал Хиджу, то мягко, понимающе, то со скрытой угрозой, пока не выпытал все, даже признание в любви к жрице с острова и намерение забрать ее себе в жены.
Дукун тоже никому ничего не рассказал. Он взял эту неприятность под свое ведение и дал понять сорви-голове, что глаз с него не спустит. Строго-настрого запретил он мальчишке даже смотреть в сторону Острова Драконов, ибо гнев его обитателей падет не только на самого нарушителя, но и на всю секахи.
Хиджу смиренно выслушал наставления, в глубине души не то что не отказавшись от своего решения, а еще больше укрепившись в нем. Но чувство вины никак не оставляло, напоминая о себе всякий раз, когда проклятая цикада заводила свою песню. Вот и сейчас...
Трель смолкла так же внезапно, как и началась. Хиджу замер, боясь вновь растревожить гадкое создание. Затихла. Теперь до утра, когда появится на небе солнце. Хиджу ворочался до рассвета, то проваливаясь в беспокойный, неглубокий сон, то просыпаясь. Непривычное одиночество тревожило, наполняло тоской. Он остро чувствовал, как своими поступками идет наперекор воле секахи, противопоставляет себя всем. Видел в сегодняшней ночи предвестие грядущей отверженности.
Хиджу этого не хотел и боялся, он любил людей своего племени и всегда был его частью, не умел жить без этого чувства принадлежности к целому. Но, разрывая душу надвое, перед внутренним взором возникало лицо Абигаэл. «Ты ведь вернешься? Не покинешь меня навсегда?» - спрашивала она, глядя с надеждой и печалью синими, как небо, глазами. И тогда он понимал, что не может обидеть ее, нарушить обещание.
Кое-как забылся он сном, чтобы вскоре вновь быть без жалости выдернутым из него все тем же мерзким звуком. Хиджу приподнял веки, щурясь от солнечного света, сочившегося сквозь щели заслоняющей окно циновки. Голова была тяжелой, мысли громоздкими камнями ворочались неуклюже. Краем глаза он заметил движение. Тунец, крупный кот серебристого цвета с пятнами на боках, которого он подобрал когда-то давно котенком, бесшумно крался вдоль стены. Кто-то выпустил его вчера из клети, а посадить обратно забыл.
- Что, Тунец, пришел выпросить еды?
Кот мурлыкнул в ответ и свернул было к хозяину, но внезапно замер, подобрался и бросился куда-то в угол. Спасаясь от него, большая цикада, которую до этого ни разу не удавалось увидеть, вылетела оттуда и плюхнулась прямо у Хиджу перед носом. В два прыжка Тунец настиг добычу, мягкие белые лапки накрыли ее, прижав к полу.
- Молодец, хороший котик! - Хиджу протянул руку и почесал с хрустом поедавшего цикаду Тунца за ухом.
Настроение немного улучшилось. Хиджу поднялся и вышел наружу, где на палубе уже давно суетились люди, занятые обычными делами. Он влился в эту суету, отвлекаясь от размышлений, терзавших всю ночь. Наскоро закончив работу, которая требовала его внимания на поверхности, он с нетерпением готовился выйти в море, чтобы вернуть душевное равновесие. Обрести покой и ощущение полноты и правильности существования, которые всегда находил в манящей глубине.