– Оставаться человеком? – неуверенно предполагаю я.
– Не без этого. Самое важное сказать или сделать то, что ты считал должным. Чтобы не осталось мучительных сожалений, которые будут ныть вот здесь, – дед касается груди, за которой бьется сердце. – Некоторых людей из жизни придется отпустить, как бы больно нам ни было.
От его слов становится горько. В конце лета я уеду. Значит ли это, что мне придется отпустить Зорю? И что следующим летом она не будет гулять со мной за руку и целоваться в щеки?
– Спасибо, – я беру тарелку с тостами и долго смотрю на нее. – Возьми еще тостов, дедуль. Я пока не хочу…
Зоря прочла мои сообщения и ничего не ответила. Можно весь день сидеть и унывать, а можно дойти до ее дома. Одевшись, я отправляюсь к ней. Пусть сейчас рано, я дождусь, пока она проснется, и поговорю с ней. Я чувствую, что должен это сделать, как и говорил дедушка.
В доме тети Любы свет не горит. Наверное, обе еще спят. Сажусь возле калитки и прижимаюсь спиной к забору. Солнце уже нещадно палит, но мне пока не так жарко. Когда внутри стужа, зной снаружи не замечаешь.
Я: Зорь, я пришел к твоему дому
Я: Буду ждать, пока не выйдешь
Когда ноги затекают, поднимаюсь и расхаживаю их, посматривая на дом. Обычно в это время тетя Люба уже хлопочет на улице. А вдруг их нет дома? Может, они у Макара Александровича?
Кошусь на телефон. Ни одного сообщения. Вздыхаю и иду к орнитологу. Зоря говорила, что ей нравится гостить у него. Однако и там меня ждет разочарование. Видимо, Макар Александрович куда-то уехал, во двор никто не выходит.
Пиликает телефон. Хватаюсь за него.
Зоря: Связь еле ловит…
Зоря: Я сегодня не дома, не жди
Значит, она не игнорирует меня, просто куда-то уехала с мамой… Выдыхаю. Жизнь налаживается, но осадок после нашей ссоры все еще ощутим.
Возвращаюсь домой и почти не выхожу из комнаты. Друзья переглядываются, думая, что я не вижу, а я притворяюсь, что действительно не вижу.
– Сеня, – зовет Тёмка, взирая на меня сверху.
Перевожу взгляд со дна его койки и спрашиваю:
– Чего?
– Че случилось? Че такой… как ты там сказал? – кидает он Лёньке.
– Поникший.
– Во! Да. Так че случилось?
– С Зорей поругались.
Тёмка спускается с койки и садится на мою. Лёнька встает рядом, присев на тумбу сбоку от меня.
– Поделишься?
Смотрю на лица друзей. Оба сосредоточенные, каждый по-своему: Тёмка, пусть и серьезный, глядит с любопытством, а Лёнька с явным беспокойством. У него повышенное чувство переживательности. Да, такого слова нет, и что? Для чего придумали фантазию? Чтобы иногда разбавлять ею нудную правильность.
Сажусь на кровать и забираюсь вглубь посередине, чтобы Лёнька тоже мог сесть поближе. Когда они рядом, мне спокойнее, хоть тяжесть с души и не отступает насовсем.
– Если честно, я сам не понял… – начинаю я, глядя на пальцы ног, которыми сминаю одеяло. – Я проводил ее до дома, как обычно, а потом она спросила «Что с нами будет?» И после все спрашивала и спрашивала. Требовала сказать, что я тоже скучаю по ней каждый день. Я сказал, и она почему-то разозлилась. Сказала, что я уеду в конце лета, а она тут останется. Кричала, что я ее забуду, что мы «все всегда так делаем». Я запутался…
– Ого, – присвистывает Тёмка. – Настоящая любовная драма, Сеня.
Лёнька так хмурится, что его переносица морщится. Видимо, даже для его светлой головы это слишком трудная ситуация.
– Это послание, – выдает он наконец.
Мы с Тёмкой смотрим на него в ожидании.
– Сейчас попробую объяснить, – Лёнька продолжает забавно хмуриться. Кажется, я слышу, как у него в голове крутятся шестеренки. – Ты упомянул, что она требовала сказать, что ты тоже скучаешь по ней каждый день. Если я правильно понял, она так передала тебе свои переживания.
– Я ничего не понял, – признаюсь я.
– Попробуй попроще, – поддерживает Тёмка.
– Сейчас, – Лёнька водит большим пальцем по указательному и среднему пальцам, пока наконец не щелкает ими. – Зоря переживает, что вы расстанетесь в конце лета. И она призналась, что скучает по тебе каждый день. Только не напрямую. Она тебя ценит, Сеня, – у меня перехватывает дыхание от его слов. – И боится, что ты ее забудешь, когда уедешь.
– Вот я когда сюда ехал, надеялся стать еще бо́льшим сердцеедом. Но представить не мог, что наш Сеня кому-то сердечко разобьет, – выдает Тёмка.