– Ого! Сейчас почитаю, – она забирает его.
Слышу шорох разгибаемой страницы. Руки потеют, тело бросает в дрожь. Жуть! Я думал, что посвятить стихи кому-либо – приятно и волнительно, но у меня прямо все замирает, будто вместо пятерки за контрольную внезапно поставят два.
– Сень, посмотри на меня.
Осторожно поднимаю голову, чуть щурясь и боясь увидеть разочарование Зори. Она мило улыбается, держа листочек и закинув ногу на ногу. Затем протягивает бумагу мне.
– Почитай вслух.
– Что? – теряюсь.
– Ты написал для меня стих. Я не хочу его читать в тишине. Я хочу послушать то, что ты написал, в твоем исполнении.
Она хорошо знает, чего хочет, в отличие от меня. Наверное, потому, что старше.
– Л-ладно, – забираю лист трясущейся рукой.
Я уже читал рассказы четверым людям. Зоря для меня такая же близкая и родная. Мы даже поцеловались один раз! Как можно ей отказать?
Собираю все мужество, приосаниваюсь и начинаю читать стих.
Сразу понял, как только тебя заприметил:
Ты одна такая на всем белом свете.
Косы рыжие, как подсушенная апельсиновая корка,
А глаза голубые смеются и смотрят зорко.
Имя твое звучит поэтично – Зорька.
Думаю, что вдвоем нам не будет горько.
Когда я гляжу на тебя, сердце счастли́во трепещет.
И поток вдохновения сразу же в голову хлещет.
Прогулка с тобой сама по себе награда.
Просто будь рядом, большего мне не надо.
Для влюбленных мир становится ярче, ты говорила.
Поступками и нежностью своими в этом меня убедила.
Призна́юсь, любая разлука с тобою – мучение.
Когда мы встречаемся, ты становишься моим спасением.
И вот, держа этот листочек, скажу, ничего не тая:
Дорогая, милая Зоря, я обожаю тебя.
С тех пор, как мы познакомились, жизни одинокой не представляю.
И с родными, и в компании друзей всегда по тебе скучаю.
Прошу тебя искренне и с толи́кой страха:
Не забывай меня, ладно? Моя хорошая птаха.
Ты – самая особенная девочка, моя муза.
С тобой избавляюсь от творческого кризиса, как от груза.
Смеешься заливисто, взмахиваешь длинными ресницами,
Моя особенная, самая особенная девочка с птицами[1].
Закончив, замолкаю и не сразу перевожу взгляд с листочка на Зорю. Она сидит, подавшись вперед, упершись локтями в колени, а ладонями придерживая скулы, и любуется мной. Вздрагиваю и переступаю с ноги на ногу от неожиданности. Оказывается, вот как я выгляжу со стороны, когда просто смотрю на нее. Хотя нет, Зоря все делает красиво, а я, наверное, кажусь глупым и смешным.
– Потрясающе! – говорит она. – Ты умеешь впечатлять!
Сажусь рядом с ней на бревно, а Зоря обнимает меня и кладет голову на плечо.
– Сердечко до сих пор трепещет. Мне впервые посвятили стихи! Да еще и тот, кто мне нравится. Я счастлива. Спасибо, Сеня, – она поднимает голову и целует меня в щеку.
Поворачиваюсь и ловлю ее взгляд своим.
– Зорь.
– Что?
– Можно я тебя поцелую?
– Можно.
Подаюсь к ней, и наши губы соприкасаются. Каждый волосок на теле будто электризуется. Отстраняюсь, и смотрю на Зорю. А потом снова целую ее. Наши поцелуи робкие, не перерастают во что-то, похожее на поцелуи взрослых в фильмах, которые я не раз видел и на которые не очень-то хотел смотреть. То тепло, которым мы обмениваемся с Зорей, гораздо приятнее.
– Зорь.
– Что?
– Кажется, я тебя люблю, – признаюсь я.
Это дается мне легко, и я почти не волнуюсь.
– Только кажется? – щурится Зоря.
– Нет… – хмурюсь. – Я точно тебя люблю.
– Вот это уже другое дело, – Зоря коротко целует меня. – Я тоже тебя люблю, Сеня.
После наших признаний жить становится невыносимо. До отъезда всего несколько дней, а у нас так мало времени! Я плохо сплю и порой начинаю переживать разлуку заранее. Порываюсь позвонить маме и попроситься остаться здесь до тридцать первого августа, но билеты уже купили на двадцать пятое. Нам нужно приехать домой и закупиться всякой мелочевкой для школы. Обновить форму. Неделя до учебного года пролетит быстро. Если бы мне дали выбор, я бы променял все на еще одну неделю с Зорей.
Двадцать четвертого августа мы с Зорей гуляем с утра до вечера. Долго обнимаемся у ее дома, пока тетя Люба не окликает ее. Мы отступаем, держась за руки и смотрим друг другу в глаза.