На день рождения я получила первую в своей жизни настоящую куклу – большую, нарядную, красивую. Её соломенного цвета волосы были заплетены в косы. Красивая чёлка, начинавшаяся на макушке, была приклеена ко лбу.
Вне себя от счастья, прижав куклу к груди, я тут же понеслась показать её подружкам. Те решили, что кукла очень красивая, но прическу надо изменить – расплести косы и завязать бант на макушке. Я засомневалась, надо ли, но меня уговорили. Для того чтобы завязать бант, чёлку ото лба отодрали. Под ней оказался голый череп. Завязанный бант не мог прикрыть открывшуюся лысину. Чёлка торчала паклей во все стороны, на лбу – остатки клея и волос. Ужас, да и только! Попытки вернуть ей прежний вид успеха не имели. Я поняла, что дома меня ждёт заслуженное наказание. Так оно и случилось. Родители опешили, увидев обезображенную за такой короткий срок куклу. Оправдания «это не я сделала, я не хотела», не помогли – получила по полной программе с обещанием, что это последняя в моей жизни кукла! Обещание сдержали. Через полтора года родилась моя сестра. Я сразу стала взрослой, и куклы покупали ей.
Снова Заполярье
Прожили мы в Минске недолго. Отцу светила хорошая карьера: направили документы для работы в белорусском МИДе и на курсы иностранного языка. Но маме, надо думать, надоело жить на съёмной квартире, и по весне её, как перелётную птицу, потянуло на Север, в родные края. Позже она горько сожалела о том, что уехали из Минска. В 1948 году после Пасхи двинулись на Север, всю дорогу питаясь крашеными луковой шелухой яйцами. Их мама накрасила столько, что я в конце путешествия ими просто давилась. Попали в Полярный не сразу, сначала месяц жили в Мурманске в центральной гостинице города под названием «Арктика». После белорусской эпопеи, не знаю как родителям, а мне такая жизнь казалась замечательной, хотя маме приходилось тайком готовить еду в номере на электрической плитке, что категорически запрещалось! В ресторане питаться было очень дорого.
В «Арктике» в своё время останавливались известные полярники и все почётные гости города и области. У гостиницы был выступающий портал с колоннами, на крыше которого располагался большой балкон. С него произносили речи ораторы во время митингов и демонстраций. Говорили, что с него когда-то выступал С.М. Киров. Из вестибюля гостиницы на второй этаж вела широкая лестница, застланная красной ковровой дорожкой. На лестничной площадке стояло чучело огромного бурого медведя. Медведь стоял в боевой стойке на задних лапах, подняв передние, и устрашающе глядел сверху на входящих в вестибюль. Вид его с раскрытой пастью был грозен, но при ближайшем рассмотрении было видно, что шерсть местами уже вытерлась – наверно, от рук постояльцев, желающих его потрогать, а может быть, моль поработала. Швейцар каждое утро с помощью щётки и расчёски прихорашивал медведя. Я проходила мимо него с замиранием сердца, но искушение потрогать было сильнее страха. Потрогала, услышала грозный окрик швейцара, которому, по-видимому, вместе с расчёсыванием шерсти медведя вменялась и его охрана от постояльцев. «Арктика» была самым примечательным зданием в Мурманске в те годы. Похоже, она была построена в стиле конструктивизма. Говорили, что в своём роде здание было уникальным. Как водится, говорили уже после того, как его снесли.
В Мурманске той поры, да и сейчас, центральной улицей был проспект, конечно же, носивший имя Сталина, позднее переименованный в проспект Ленина. Он начинался в центре города от площади, от которой в разные стороны идут улицы. Площадь в просторечье называли и сейчас называют «Пять углов». Улица, которая шла к ней от порта и железнодорожного вокзала, была короткой. Начиная от железнодорожного вокзала и до площади пяти углов, вдоль неё по обеим сторонам сплошь стояли ларьки, в которых торговали водкой в розлив. Около них всегда толпился народ. Рыбак, возвратившийся с моря, где спиртное было вне закона, проходя по этой улице и отмечаясь у каждого ларька, до дому добирался, если, конечно, добирался, очень тёпленьким. Старый мурманский железнодорожный вокзал был тесным, одноэтажным деревянным зданием и своей обшарпанностью больше походил на сарай, чем на вокзал. В нём было не протолкнуться от народа. Таким же, если не хуже, во всяком случае, ещё меньше, был тогда и морской вокзал. В те годы в Мурманске было много деревянных двухэтажных и одноэтажных частных домов. Например, параллельно проспекту Сталина шла улица, состоящая из двухэтажных с двумя подъездами бревенчатых домов, в которых были коммуналки. Мурманск мне не нравился, он меня пугал. И друзей у меня здесь не появилось. Может быть, потому, что мы жили в гостинице, я не ощущала его своим городом, а так – временным пристанищем.