Застрелился майор Смецкий, личность довольно известная в городе. Бывший боевой офицер, он пользовался авторитетом у солдат. Видимо, у него были какие-то неприятности по службе. Он застрелился в кабинете директора единственного в городе ресторана, прозванного в народе «Ягодкой». Смецкий был его завсегдатаем. Армейское начальство по каким-то соображениям обычные похороны не разрешило. Видимо, опасалось, что они будут многолюдными. Стал известен день и час, когда повезут самоубийцу на кладбище. Было лето, тёплый светлый вечер. Народ стоял у домов и ждал. В семь часов вечера по Советской улице на большой скорости, грохоча по булыжной мостовой, промчался грузовик. Везли Смецкого. На повороте в Кислую губу машина слегка притормозила, в неё на ходу вскочило несколько солдат, и машина понеслась дальше.
В тот день, когда мы задекорировали сквер под кладбище, хоронили погибшего солдата, которого вроде бы случайно расстреляли из автомата. Наша компания увязалась за похоронной процессией. Родственников среди провожавших не было, только солдаты. Когда на кладбище прощались с погибшим, то пьяница, который тоже примкнул к процессии, плача, стал просить открыть лицо покойника, которое было закрыто белой пеленой. «Я его отец, дайте проститься с сыном», – кричал он, рыдая. Нам он был хорошо известен, жил в бараке на Советской. Мыто знали, что никакой он не отец этому солдату. Обычная пьянь. Напился и приблудился. Видимо, захотелось прилюдно пострадать, вот и вошёл в роль убитого горем отца. Офицер, распорядитель похорон, нехотя согласился. Лицо открыли. Оно было страшно изуродовано – именно по нему прошла автоматная очередь. Солдата похоронили, отсалютовали из винтовок. Мы, потрясённые, вернулись домой. Этот несчастный солдат на несколько лет стал моим ночным кошмаром – мерещился мне во всех тёмных углах. Желание следовать за похоронной процессией пропало на годы. Вскоре в сквере могильные холмы преобразовали в клумбы традиционного вида – круглые. Позднее на его месте построили начальную школу.
Наша компания попадала в разные передряги. Однажды ранней осенью мы пошли в сопки за ягодами. Нас было человек шесть. Самому старшему было тринадцать, а самой младшей – шесть лет. Уже возвращались домой. Вдруг опустился такой густой туман, что в шаге ничего не было видно. Себя с трудом различали. Смеркалось. Замёрзшие, голодные, взявшись за руки, брели наугад, как в молоке. Брели, брели и каким-то чудом уткнулись в зенитку. Зенитные батареи стояли на сопках вокруг города. Мощные лучи их прожекторов по вечерам обшаривали небо, выискивая самолёты-нарушители. У невидимого в тумане солдата, который охранял орудие, спросили номер батареи. Когда узнали, безмерно обрадовались – поняли, что мы рядом с городом. По возвращении обнаружилось, что группа взрослых, в том числе и мои родители, отправилась на поиски нас. Взявшись за верёвку, они шли цепью, прочёсывая сопки, и ушли на несколько километров от города. Возвращались поздно в полной темноте, подавленные безуспешностью поиска. Добравшись до города, узнали, что мы уже дома. Мы боялись, что нам влетит, но они вернулись настолько измученными, что сил нас ругать уже не было. Да, собственно, за что? Мы же не виноваты, что попали в такой туман.
Моя сестра Таня, в отличие от меня, была болезненным ребёнком. Когда ей было полгода, она перенесла воспаление лёгких. В её болезни была виновата я, но родителям в этом не призналась. Было лето, стоял тёплый день, какие редко выпадают в тех местах. Таню оставили на моё попечение. Я расстелила на травке старое зимнее пальто и усадила на него Таню. Поиграла с ней часа два на солнышке. Ночью у неё поднялась температура, началась пневмония. Спасли её уколами пенициллина через каждые четыре часа. Медсестра приходила делать их даже среди ночи. После перенесённой пневмонии сестра хватала все детские инфекции. Мама, помня, что во время войны меня спасло козье молоко, решила завести козу. Некоторые коренные жители Полярного из поморов держали коз. Зимой мама купила маленькую красивую серенькую козочку. Назвали её Машей. Это очаровательное создание первое время обитало вместе с нами в комнате. Машка резво скакала по кроватям и всей мебели, на которую могла запрыгнуть, а прыгала она удивительно высоко. Когда ей грозили, она, отскочив и наклонив голову, выставляла свои крохотные рожки. Родительская кровать была накрыта белым кружевным покрывалом, в углу кровати стояли подушки, накрытые кружевной накидкой. Именно это место, под белой кружевной накидкой у подушек, было излюбленным местом её отдыха. Приходя домой, мы неизменно заставали её там. Когда её оттуда выволакивали, она сопротивлялась всеми своими копытцами и рожками. Так что выражение «упрямый козёл» в полной мере можно отнести, с поправкой на пол, и к козе.