Вскоре наша семья переехала жить в новый дом, на другой конец Советской улицы. У Ступиных я почти не бывала, иногда сталкивалась с кем-нибудь из них в городе. Однажды, мне уже было лет четырнадцать-пятнадцать, в магазине встретила Володю, которого давно не видела. Он к тому времени отслужил в армии, работал водителем. И Володька, от которого во времена нашего соседства мне частенько доставалось, поскольку я не была самой проворной, вдруг засмущался, стал называть меня на «вы», чем удивил несказанно. Мы поболтали. Он казался вполне довольным жизнью, а через несколько месяцев покончил жизнь самоубийством. Повесился! Как говорили, безо всяких видимых причин. Ему и лет-то было двадцать с небольшим!
После болезни с новыми волосами. 1953 год
Новый дом. Новые соседи
Дом, в который мы переехали, был выстроен для районного начальства. Оно всё с семьями в нём и поместилось: секретарь райкома, председатель райисполкома (мой отец), начальник милиции, заведующий сберкассой и др. Каждая семья получила по комнате. Мы на четверых получили комнату размером в 18 квадратных метров. Дом был бревенчатый, двухэтажный, с двумя подъездами. В каждом из них было по четыре трёхкомнатных квартиры. В квартире была кухня с печкой, ванная комната и туалет. По субботам даже бывала горячая вода. Это был уже не барак! По углам дома и в его центре, между подъездами, были балконы с изогнутыми балясинами, которые придавали дому нарядный вид. Я снова увидела этот дом много-много лет спустя. Балконы спилили, дом оштукатурили. Он стал скучным и некрасивым.
В нашей трёхкомнатной квартире жила наша семья и семьи заместителей отца по работе. Пятнадцатиметровую комнату занимала семья Гришко: Антонина (зам отца), её муж – Иван, бывший сверхсрочник, красивый украинец, намного моложе жены, и мать Антонины. У Антонины было два сына: Витя десяти лет, про отца которого никто ничего не знал, и родившийся вскоре Вова. Их домашнее хозяйство вела мать Антонины – худая согбенная бабка из архангельских поморов. Её муж, рыбак, молодым погиб в море. Я не знала её имени. В квартире она значилась под именем бабки Тютериной (Тютерина – девичья фамилия Антонины). Она была неулыбчивой, с длинными узловатыми натруженными руками, всегда озабоченная делами и внуками, никогда не сидевшая праздной. До Полярного они жили в Мурманске. Там, на чердаке дома, в котором они жили, хранился сундук. В нём были вещи бабки, загодя приготовленные по поморскому обычаю на случай смерти: платье, тёплое белье, вязаные белые шерстяные чулки и пр. Всё украли! Другой комплект она не стала готовить, прожила ещё долго-долго, всё ниже и ниже пригибаясь к земле.
Бабка Тютерина заплетала волосы в тонкую длинную косицу, спускавшуюся на её согбенную спину. По её словам, в молодости у неё были такие густые волосы, что для того, чтобы с ними справиться, ей приходилось выстригать пряди. Волосы стали выпадать после гибели мужа. Говорят, человечество лысеет. Похоже, так оно и есть. Её дочери, Антонине, выстригать волосы уже не было необходимости.
Другими соседями были Ананьины. Муж Григорий (папин сослуживец), жена Клава, двое детей: Женька и Нина. Женька был на четыре года старше меня, а Нина – на год старше сестры Тани. Нина и Таня были рыжими, в веснушках, и переживали свою рыжину как большое жизненное несчастье, особенно Таня. Общее несчастье сближало, они были задушевными подружками. Как говорят, Нина со временем выросла в красавицу, удачно вышла замуж. Про Татьяну и говорить нечего: стала редкостной кокеткой и сердцеедкой. Женьку Ананьина раздувало от чувства превосходства надо мной. Этот зануда вечно пытался учить меня жизни. Когда он увидел, как нас с подружкой после школы провожали мальчики, возмущению его не было предела! Такое поведение в четвёртом классе, по его мнению, было аморальным! Выходил в кухню, воздевал руки к потолку и возмущённо восклицал: «В четвёртом классе! Что дальше-то будет!?» Слава богу, этот моралист после окончания седьмого класса уехал учиться в техникум в Петрозаводск и моё поведение мог отслеживать, только приезжая на короткие каникулы.
Зимами у них жила мать Клавдии – спокойная и дородная старуха. Весной она уезжала к себе в деревню, которая была где-то под Ленинградом. По хозяйству, в отличие от бабки Тютериной, она особо не хлопотала. Нередко раскладывала простенький пасьянс. Выучила меня играть в карты в «дурака» и часто со мной играла. Рассказывала всякие деревенские истории. Например, как у неё в доме останавливались кочевые цыгане, как немцы во время войны стояли. Ни те ни другие урона её дому не нанесли.