Рахны – красивое село с высокими тополями, белыми нарядными хатками, вокруг которых обязательно палисадник с неизменными мальвами, георгинами, бело-розовой мыльнянкой и другими цветами. У тётки Анисьи перед хатой росло могучее дерево грецкого ореха. Во дворе стоял огороженный плетнём сарай. Внутри загородки ходил поросёнок. Хозяйка кормила его яблоками и другими фруктами, коих было в изобилии и от которых он уже рыло воротил. Позади хаты раскинулся фруктовый сад с яблонями и грушами, под которыми была посажена картошка. В саду среди прочих были два замечательных дерева: яблоня с яблоками «белый налив», очень вкусными, и груша с необыкновенными по вкусу и размерам грушами. Груши были большущими, круглыми, изливались соком и ароматом. К сожалению, плодоносила она не каждый год. Груша росла на краю участка, и местные мальчишки нередко её трясли по ночам. Под грушей была посеяна пшеница, или жито, по-украински. Между соседними усадьбами заборов не было. Их разделяли межи, плотно засаженные невысокими сливовыми деревьями. Плетни отгораживали усадьбы только от улицы. По ней утром и вечером проходило стадо коров, поднимавшее тучу пыли. На плетнях обычно сушились глиняные горшки – кринки. Сзади усадьбы тоже не были огорожены. Позади усадеб Анисьи и её соседей шла дорога, отделявшая их от большого гречишного поля. Вдоль дороги росли высоченные вишневые деревья с толстыми прямыми белыми стволами и мощной кроной наверху. Достать вишни с таких деревьев можно было только с помощью высокой лестницы. Мы приезжали отдыхать, когда пора вишен уже миновала, и нам – детям – доставались вишни, засохшие и опавшие на землю, сладкие и вкусные. Думаю, что в «Вишнёвом саде» Чехова речь идёт именно о таких вишневых деревьях.
В центре села сохранился огромный помещичий особняк, приспособленный под пионерский лагерь для детей железнодорожников. Перед ним, окружённым большим красивым парком, было два пруда, по-видимому, ухоженных при прежних владельцах поместья, но сильно запущенных с тех времён. Мутная вода кишела дафниями, но, за отсутствием лучшего водоёма, в прудах купались. Там даже водилась какая-то мелкая рыбёшка. Мальчишки ловили её с моста не удочками, а сеткой, распятой в виде зонтика, опрокинутого и подвешенного к палке.
Чтобы попасть на пруды, нам надо было пройти по дороге, опоясывающей гречишное поле, вдыхая медовый запах цветущей гречихи, утопая босыми ступнями в горячей, струящейся между пальцев ног нежной пыли, миновать железнодорожные пути и вокзал. За вокзалом была базарная площадь. В будни и продавцов, и покупателей на ней было немного, значительно больше в воскресные дни. Но бывали ярмарочные дни, когда из окрестных сёл на волах привозили самые разные товары. Было не протолкнуться от народу! Настоящая ярмарка, как её описал Гоголь! Чего там только не было: и живности, и разных изделий народных ремёсел, не говоря о всяких овощах и фруктах. Рахны не было курортным местом, а потому продукты там были замечательно дёшевы, цены на овощи и фрукты и в обычные дни были, как теперь говорят, смешными, но во время ярмарки они были в прямом смысле копеечными.
За базарной площадью начинался большой парк, засаженный липами, клёнами, каштанами. Интересно, сохранился ли он сейчас или исчез, как исчезли белые украинские хаты под соломенной крышей?
В пионерском лагере, располагавшемся в парке, существовала традиция устраивать пионерский костёр в День железнодорожника. Сооружался огромный костёр, вокруг которого пели и плясали пионеры, а в тёмное южное небо, усыпанное звездами, высоко взлетали искры. Лагерь не был огорожен, на костёр приходила и сельская ребятня, в том числе и я с девчонками с нашей улицы. С ними я подружилась сразу же, как только мы обосновались у тётки Анисьи. Я вышла к колодцу, который находился напротив нашей калитки, и тут же оказалась в окружении соседских ребят и девочек. Меня стали расспрашивать – естественно, по-украински. Я ничего не понимала, но уже спустя несколько дней легко общалась с ними. При этом они говорили на украинском, а я – на русском языке. С тех пор я хорошо понимаю разговорный украинский язык.
В селе была большая белокаменная церковь, в которой крестили сестру Таню. Её крёстной матерью стала соседка Анисьи – весёлая и добрая Одарка. Крестины отметили застольем и украинскими песнями допоздна. Мама обладала фантастической способностью быстро заводить друзей. К концу отпуска добрая половина женщин, чьи хаты стояли на нашей улице, была в их числе. Когда мы приехали, нас никто не встречал, а провожала уже большая компания. Накануне отъезда нас зазывали к себе в сад, чтобы мы что-нибудь взяли: у кого-то – особенные яблоки, у кого-то – сливы. В вечер нашего отъезда, подоив коров, соседки быстренько сбежались. Каждая при этом что-то принесла за пазухой, в первую очередь горилку и что-нибудь нам в дорогу. Потом были песни почти до самого отхода на нужный нам поезд, который проходил через Рахны ночью или рано утром. В последующие годы мы приезжали в Рахны в расширенном составе: мама и обе мамины сестры (Людмила и Полина) с детьми. Иногда приезжали без мужей. В одно лето даже бабушку прихватили с собой, а в последнее наше лето в Рахнах – и две семьи наших знакомых. Стало веселее всем: и взрослым, и детям. В день нашего приезда, вечером, подоив коров, сбегались соседки с неизменной горилкой и немудрёной закуской (яйца, помидоры, огурцы), потом опять песни допоздна… Электричества в хатах не было, готовили на примусах и керосинках. Отдых здесь привлекал дешевизной – фрукты были дармовыми, т. к. снимали комнату в придачу с садом. Правда, фруктами объедались в первую неделю, а потом на них уже и смотреть не хотелось. Северян любили за открытость и щедрость: они платили больше, чем другие. У северян ведь зарплаты были двойные. Поскольку Рахны не было курортным местом, особых доходов у местного сельского населения не было. В колхозах деньги на трудодни не платили, а налогами обдирали как липку. Налог взимали с каждого деревца, с каждой курицы, со всего. Послабление вышло после смерти Сталина. «И раб судьбу благословил…» Не столько судьбу, сколько Г.М. Маленкова, с которым связывали послабление налоговой удавки. Люди радовались дачникам. Хоть какие-то деньги от них получали. На нашей улице были дачники из Москвы и Ленинграда, но у них душевной смычки с местным населением не наблюдалось. Эти отношения распространялись и на детей. Девчонки из Москвы и Ленинграда ни с нами, северянами, ни с местными не дружили. У них была своя компания, у нас – своя.