Недалеко от берега на метр из воды торчал валун метра полтора в диаметре. Валька решил его обогнуть вплавь, но сил на всю дистанцию не хватило. Заплыв за камень и не нащупав под ногами дна, стал, захлёбываясь, отчаянно барахтаться. Это происходило в нескольких метрах от сидящих на берегу матери и тёток, но из-за валуна его не было видно, и те сидели, безмятежно беседуя. Мы с Эллой тоже неподалеку в воде плескались на мелком месте и не обращали на него внимания. Его отчаянные попытки заметили те, кто сидел правее по берегу и от кого камень его не закрывал. Вытащили полузахлебнувшимся! Соседи по пляжу попеняли нашим. Отойдя от потрясения от едва не случившегося Валькиного утопления, я предложила Элле сплавать вдоль берега до большущего камня метрах в двадцати от нас. Та согласилась. Камень торчал из воды метра на два и отстоял от каменной перемычки метра на полтора. Приплыли к камню, оказались между ним и каменной перемычкой. Я опускаю ноги и не чувствую дна. «Ой, – говорю, – тут дна нет!» Элла плыла за мной. Услышав это, она мёртвой хваткой сзади обхватила мою шею руками и повисла на мне. Мы пошли ко дну. Я пыталась отодрать её от себя. Куда там! Почувствовав дно, я оттолкнулась и, отчаянно работая руками, с висевшей на мне Эллой вынырнула. Схватив ртом воздуха, опять попыталась её отцепить, и опять мы пошли ко дну. Так, то выныривая, то погружаясь, мы барахтались, казалось, вечность! Я до сих пор помню ощущение камня на дне, от которого я отталкивалась, – овальный, гладкий с углублением посередине. Это происходило в метре от берега между валунами, которые закрывали нас от сидящих на берегу. Наконец нас увидел гуляющий по каменной перемычке мужчина и вытащил из воды. Мы были уже в полубессознательном состоянии. Элку от меня отодрали только на берегу!
День был очень жаркий. Тётя Поля приехала в Рахны накануне и здесь, на берегу Южного Буга, решила получить загар сразу и сполна. Кожа у неё, как и у всех вновь приезжающих на юг северян, была белой до голубизны. Особенно если северянин не загорал два года подряд. А тётя Поля до этого на юге вообще не бывала. Через час после пребывания на солнце кожа порозовела. Соседи по пляжу стали предупреждать: «Вы сгорели!» Но тётя Поля считала, что ещё недостаточно загорела, посидела на солнце ещё часик. Уходили мы с пляжа часов в пять вечера. Кожа у тёти Поли была ярко-красной, и ей уже было нехорошо. Пришли в снятую на ночь хату. Обмазали тётю Полю кислым молоком, сметаной. Не помогло. На коже вздулись большие водянистые волдыри. Лежать, не говоря о том, чтобы спать, она не могла. Всю ночь стонала от боли. Теперь я понимаю: это счастье, что она не умерла от ожогов! Мы тоже не спали. На следующее утро невыспавшиеся, обгоревшие уехали в Рахны. Вот так съездили на Южный Буг. Чуть не утонули. Следующие две недели тётя Поля, местами обгоревшая до мяса, залечивала ожоги. Больше в Печору не ездили.
Поездка на юг в те времена была сопряжена с большими трудностями. С детьми, с багажом надо было добраться на буксире «Тулома» до Мурманска. Сухопутной дороги не было. Видавшая виды «Тулома», во чреве которой громко стучали поршни, шлёпала по заливу четыре часа, заходя во все попутные точки. Начиная с Росты вдоль берега тянулись доки и причалы с пришвартованными кораблями разного вида и размеров. Долгие годы там стоял легендарный ледокол «Ермак» – громадное судно. Когда штормило, четыре часа на «Туломе» были не из приятных. В Мурманске садились на ленинградский поезд. В Ленинграде переезжали на другой вокзал, пересаживались на поезд, шедший на юг. Там у касс всегда было столпотворение. Билеты удавалось закомпостировать через комнату матери и ребёнка. Посадка на поезд была испытанием на физическую и психологическую прочность. Услышав объявление на посадку, народ пёр так, как будто от этого зависела жизнь каждого пассажира. Носильщики, в белых фартуках, в те годы носили чемоданы пассажиров, перекинув их на широком ремне через плечо. Этими чемоданами, один спереди, другой сзади, как тараном, раздвигали толпу, невзирая на лица (дети, женщины) и сиплыми от натуги голосами крича клиентам, чтоб не отставали. Они первыми влезали в вагон, им надо было спешить и по возможности подцепить ещё клиентов. В вагоне были вечные споры из-за мест для багажа, которого у всех было полно. Старались запихнуть багаж под нижние полки, т. к. кража чемоданов была обычным делом. Во время наших поездок отец ночью в поезде никогда не спал – стерёг вещи. Отсыпался днём. Особенно суровые времена для пассажиров наступили после всеобщей амнистии в 1953 году, когда выпустили из тюрем всех уголовников. На вокзалах и в поездах они чувствовали себя очень вольготно, присматривали жертву, обдирали её, угрожая быстрой расправой. Ходили леденящие душу рассказы о пострадавших пассажирах.