Потом мы поехали к папиному брату Ивану, который с женой жил в городе Речица. Этот живописный городок стоит на Днепре. Днепр там замечательный, чистый, с довольно быстрым течением и длинными песчаными косами. Правда, я там чуть опять не утонула. Река намыла на дне из песка бугры и ямы, чреватые водоворотами. Я попала на глубокое место, течение меня несло ещё дальше, я с большим трудом своим собачьим стилем выбралась на мелководье.
Иван был бывшим офицером, весёлым любителем застолий. Он показывал нам фотографии, где был снят во время войны вместе с другими военными около боевых самолётов. Кем он служил, я не знаю, подозреваю, особистом, т. е. служил в Особом отделе. В отличие от дяди Николая, довольно сухого в общении и которого я побаивалась, этот папин брат мне нравился своей весёлостью и открытостью. Жена у него была молодая, симпатичная и доброжелательная женщина. Кажется, это была его вторая жена. Жили они в доме тестя – симпатичного старичка. Для него я ходила к рабочему поезду продавать яблоки. Вырученные деньги шли деду на папиросы. Вокруг дома был большой сад, огород и много уток. Никогда не думала, что они такие прожорливые создания, постоянно просили есть. Жена Ивана полдня рубила для них траву.
Соседом и приятелем Ивана был мужчина, тоже Иван, лишившийся на войне обеих ног. Он ходил на протезах, поэтому его и звали «Маресьевым». Лихо управлялся с лошадью, ездил верхом на ней. Меня он брал на сенокос, где сам косил, сгребал сено и метал стога. Под Речицей были необыкновенные рощи с громадными дубами. Траву косили между ними и под ними. Я с другими девчонками ворошила сено. С сенокоса возвращались, лежа на высоких возах с сеном. Когда воз кренился, казалось, вот-вот скатишься. Сено необыкновенно пахло. Чу́дное было лето!
Когда я пошла в шестой класс, по школе прокатилось известие – набирают в плавательную секцию! В школе работало много секций и кружков, но плавательная – это впервые! Мы с девчонками помчались записываться. Мама соорудила из голубой майки спортивный купальник. Занятия проходили в бассейне Дома офицеров. Воду в этом двадцатипятиметровом двухдорожечном бассейне меняли раз в две недели. В конце этого срока она была такой мутной, что дно не проглядывало даже на самом мелком месте. От хлорки глаза были красные, и ещё долго после занятий перед глазами плыли разноцветные круги. Тренер, Николай Константинович, красивый, с идеальной спортивной фигурой офицер, мастер спорта, был очень строг. Безжалостно исключал из секции бесперспективных девчонок. Его побаивались. Занятия были напряжёнными, с психологическими и физическими нагрузками, но для меня они были счастьем. Я научилась не бояться воды, кое-как освоила основные стили, но на этом моё счастье закончилось. Отец запретил посещение секции.
В те времена в городе криминала не было. Почти все друг друга знали и всё друг о друге знали. В Старом Полярном – так точно всё. Двери квартир и комнат днём никогда не запирались. Постучавшись, зайти можно было в любой дом. Если куда-нибудь уходили, ключ оставляли под ковриком перед дверью. Случаев воровства или грабежа я не помню. До тех пор, пока в город не прислали военных строителей – стройбат. В основном это были парни из Средней Азии и с Кавказа – жгучие брюнеты. Их называли партизанами за то, что они ловко срезали даже со второго этажа авоськи с продуктами, которые, в отсутствие холодильников, обычно вывешивались за окно, через форточку. Бывало, вскрывали кладовки и тащили оттуда съестные припасы. Вечерами разгуливать тоже стало небезопасно. Спокойная жизнь в городе закончилась.
Занятия в секции начинались в семь часов вечера, и, хотя возвращались мы поздно компанией в несколько девчонок, отец, который, возможно, знал ситуацию лучше меня, был категоричен. Не помогли и уговоры Николая Константиновича. Не исключено, что сыграло роль и то, что в ту зиму я стала лунатиком. Около нашей с Таней кровати стояла тумбочка, на ней – швейная машинка, накрытая вязаной кружевной салфеткой. Мама, приходя с улицы, клала за машинку свою шляпу. Утром она находила её помятой вместе с салфеткой в наших ногах и ругала нас. Я клялась и божилась, что шляпу не трогала. Все недоумевали, как она там оказывалась. Это продолжалось до тех пор, пока мама однажды, проснувшись ночью, не обнаружила меня сидящей на кровати с закрытыми глазами в шляпе и с накидкой поверх неё.
– Лия, ты куда собралась? – спросила мама.