Это, конечно, и должно было навести меня на мысли об отрицательном характере моего светловолосого принца. Но я не хотела замечать очевидного, ведь когда счастлив, не смотришь на время. Не задаешь вопросов.
Почему же все-таки я пошла с ним в этот угол? Почему до сих пор так кружится голова.
Зачем я перелезла на переднее сидение и оголила грудь, стоило Магнату сесть в машину? Счастливые не задают вопросов, вот и я не буду.
Борис Александрович завел двигатель и перевел взгляд на меня.
В этот момент он перестал казаться мне грозным. Есть в нем что-то такое. Такое притягательное.
Все-таки власть украшает человека. Белоснежная рубашка, темные брюки на крепко взбитых бедрах, натянутые, когда он сидит за рулем. И пальцы эти. С коротко стриженными ногтями, но очень крупные.
Андрей был сильным, бесспорно. Спортсмен, атлет.
Но что, если бы меня захотел взять у той стены сам Борис Александрович?
Прижал бы всей своей тушей.
Смотрел бы вот так же и методично сдирал с меня остатки одежды.
И имя ему под стать.
– Бори-ис Александрович.... Вы меня спасли. Вы мне нравитесь. Бори-ис. Мне так хорошо, – лепетала я.
– Я вижу, – только и сказал он, продолжая обжигать мою грудь искорками в глазах. Они, как те самые искры жидкого метала на его комбинате, опаляли мне кожу, оставляли следы. И тело бы его оставило следы. Снаружи. Внутри.
Он кажется мне огромным. Как бык, со своей большой шеей и безразмерным разворотом плеч.
Он и сам, как бык, идет напролом по жизни. Никого не жалеет.
Долго бы я сопротивлялась, захоти он взять меня сейчас силой?
Главный вопрос, сопротивлялась бы я? Этот его запах.
Подсела ближе, втянула носом. Коньяк, сигары и нотка древесно-цитрусового одеколона.
Поразительно, но этот аромат так щекочет ноздри, что хочется улыбаться. И отблагодарить его за спасение.
И я подсела еще ближе, пока его взгляд путешествовал от одной груди к другой, иногда поднимаясь к губам. При этом при всем его руки были все еще на руле. Крепко сжаты. Так, что белели костяшки пальцев.
– Как я могу вас отблагодарить? – смело коснулась я рукой твердой линии лица, побрела кончиками пальцев вниз. Смело или глупо? Коснулась воротника рубашки и шелковых волосиков под ней. А сама грудь, как сталь. Ни капли нежности. И во взгляде. И в нем самом.
Он так и не ответил, но и руки мои не отвел, что приближались к ремню на брюках.
Андрей часто просил меня сделать ему минет, но я всегда отказывала. А хотелось бы Борису Александровичу, чтобы я сделала ему это? Чтобы взяла в руку его плоть. Погладила. Сжала. Стало дико интересно, какого она размера. Столь же огромная, как и он сам, или наоборот?
Запястье обожгло касанием, когда он отдернул меня от своего ремня. Вперился внимательным взглядом и пробасил:
– Вы девственница?
Глава 5.
Какой глупый вопрос. Разумеется. Все это знают. Второй рукой пробираюсь к предмету своего любопытства. Твердого под мягкой тканью брюк. Горячего такого.
Борис Александрович резко толкает меня к дверце сидения. Отпускает руку, но тут же жестко сжимает пальцами соски. Крутит.
– Ай, – ошеломлено восклицаю, но тут же хохочу. Ну я же говорю: ни капли нежности. Просто животное.
– Нина, вы девственница!? – снова спрашивает он и как будто собирается оторвать твердые камушки сосков.
– Да! Да! Конечно, да! – закричала ему в безэмоциональную маску лица и тут же выдохнула, когда он отпустил меня. Облегчение от боли тут же приносит новую порцию веселья. Но рассмеяться я не успеваю. Машина резко дернулась с места, и меня откинуло назад.
Рев мотора заглушил мой истерический смех, пока мы мчались по новенькой, сделанной только два года назад, дороге. И если в остальной части России дороги одноразовые, то у нас в городе все стало делаться на века. Распоряжение генерального директора металлургического комбината. Того самого, что вжимает педаль в пол. Того самого, что своим запахом душит во мне нормы морали и воспитания. Где-то точно должно быть написано: не нюхать чужого мужчину, не лезть к нему в рубашку и не гладить волосатую грудь.
Машина резко вильнула вправо и меня в очередной раз подкинуло на ухабе.
Мне стало так хорошо, еще никогда я не ехала с такой скоростью. Еще никогда внутри меня не зажигалось такое пламя. Мне хотелось улыбаться, кричать, танцевать. Любить.
А Андрей не любил меня. Ему было дороже не наше соглашение, а мнение таких, как Лескова. Он втоптал в грязь наши чувства. Он уничтожил мою веру в него. Он уничтожил отношения.
Ком в груди рос с поразительной скоростью. Я начала задыхаться, так сдавило невидимой нитью мне горло. Она врезалась в кожу. Причиняла боль. Одна слеза скатилась и затерялась внизу, вторая коснулась иссушенных смехом губ. А дальше начался нескончаемый водопад слез. Реву на разрыв в машине начальника отца и задыхаюсь.