* * *
Ее трясли за плечо. За пробуждением пришла боль. То есть, она и была. Она пыталась пробиться сквозь сон, но мозг жаждал отдыха, теперь же боль стала главным и единственным ощущением.
Анна открыла глаза. Горин был чист и свеж. Только глаза чуть покраснели от бессонной ночи и все. От своего отражения в зеркале Анна старательно отвернулась.
- Мне бы в душ... Как-то попасть... - сказала она, вспоминая, что перетянута до половины тела, - и во что-то одеться, - пробормотала она.
- Я жду вас внизу через сорок минут, - сказал Горин, не проявляя ни малейшего интереса к ее проблемам.
В ванной ей все же пришлось взглянуть на себя в зеркало. Голову надо мыть. Отекшее лицо и синяки под глазами не замаскирует никакая косметика. И кому нужна сегодня ее красота...
Тут она пулей вылетела из ванной.
- Вы звонили в клинику? Как отец? - крикнула она вниз.
- Пришел в себя, - отозвался Горин.
Анна пыталась уловить в его голосе хоть какие-то интонации, но он был по-прежнему нейтрален. Пришел в себя. А подробнее? Анна раздраженно вытерлась левой рукой и кое-как натянула белье и джинсы. Долго провозилась с блузкой.
- Так мы опоздаем, - снова раздалось снизу.
- Да, сейчас... Черт! - Анна сняла руку с перевязи и продела в рукав.
Скрипя зубами и чертыхаясь от боли, снова поместила ее в перевязь. Еще этот фиксатор на шее, будь он не ладен...
Когда она спустилась вниз, Горин даже не взглянул на нее. Полковник бегло кивнул ей и приступил к инструктажу перед допросом. Самое главное - короткие, односложные ответы, никаких деталей. Ничего, что можно было бы истолковать превратно. Горин, разумеется, будет отсекать все каверзные вопросы, но и она не должна говорить лишнего. Адвокат поставил перед ними кофе. Полковник кивнул ему и напомнил Анне, что если ей есть, что сказать, то пусть она скажет это сейчас, чтобы на допросе не возникло сюрпризов. Анна мрачно сказала, что сюрпризов не будет.
На допросе Анна отсекла от себя все чувства и эмоции, оставив только два раздражителя - следователя и Горина. Дома она выпила болеутоляющее, после бессонной ночи ее непреодолимо тянуло спать. С зафиксированной шеей, гипсом, красными глазами и отекшим лицом, она являла собой живописное зрелище. Жертва милицейского произвола.