Полчаса я бездумно пялилась в экран телевизора, а потом сдалась и полезла в телефон. Уже через минуту я была на Его странице, с удивлением обнаруживая порядком подчищенный профиль. Ни одного фото с Пелех больше не было, только обезличенные изображения дорог, заката, сложенных в замок пальцев рук, сплошь забитых татуировками и один единственный высвеченный профиль в кепке и в накинутом на голову капюшоне.
Я не умею играть в эти игры, Демид. Я и правил-то не знаю. Но четко понимаю только одно — я не хочу проигрывать. Никогда!
— Что с тобой, доченька? — выдернул меня из раздумий голос мамы.
Я только сейчас заметила, что изображение стоит на паузе, а папа Веня куда-то вышел. Отчетливо потянуло запахом попкорна. Понятно.
— Ты не заболела? — и теплая материнская ладонь ласково погладила меня по голове.
От ее заботливого тона сразу же захотелось расплакаться и, как и в детстве, прижаться к ней и выплеснуть все свои печали.
— Вылечусь, — с уверенностью ответила я, а затем встала, вздохнула и выдала, — Я спать, мам. Попрощайся за меня с отцом.
Но мои сны оказались предателями и не спасли меня от дум о разрисованном мажоре. Напротив. Еще больше топили меня в этом страшном океане из непонятных чувства и слишком сильных эмоций.
Чересчур реально, чересчур…
Огромная аудитория и моя первая пара в новом институте. Запах, что тут же опутывает сознание и въедается под кожу. И голос, бархатистый, с легкой хрипотцой обращается ко мне:
— Привет. Меня зовут Демид.
И здесь я не могу ответить ему ледяным игнором. И не хочу. Я искоса, но с интересом смотрю на него, а потом против воли складываю губы буквой «О», поражаясь его внешнему виду, а он только задорно ухмыляется моей реакции.
Красивый парень. Очень. И я смущенно опускаю глаза, тихо отвечая на его приветствие:
— Агата.
А он же только еще ближе подается ко мне, сверкая белозубой улыбкой и выдавая:
— Будем знакомы, Агата. После лекции у нас пара в другом корпусе, могу проводить.
— Хорошо, — согласно киваю я и еще больше смущаюсь.
— Супер!
— Первая парта, отставить разговоры! — ругается на нас преподаватель и мы заговорщически друг другу улыбаемся.
Картинки мелькают все быстрее и быстрее и вот мы уже смеемся над чем-то после пары, а потом едем на его автомобиле по вечерней Москве, едим мороженное, катаемся на чертовом колесе, договариваемся о новых встречах, не спим до утра, переписываясь обо всем и ни о чем в мессенджере, смотрим глупую комедию в кинотеатре и хохочем так заливисто и счастливо, а потом целуемся на последнем ряду как подростки.
— Я люблю тебя, — звучит где-то между поцелуями.
— И я люблю тебя, — почти со стоном отвечаю я.
И там, в этом сне, сердце больше не болит. О, нет! Оно поет! Оно хочет жить, любить и биться в унисон с другим сердцем, что теперь почти всегда рядом со мной.
Там меня никто и никогда не обманывал. Там мной дорожили. Там, я была нужна, но не для того, чтобы выиграть глупый и жестокий спор. Там никто не хотел растоптать мое тело и чувства. Там никто не говорил, что ему фиолетово.
Слишком прекрасная иллюзия, правда? И слишком беспощадная! Такая, что бьет наотмашь по истерзанным нервам и хохочет в лицо, забавляясь с маленькой девочкой, которая никому не сделала ничего плохого.
За что?
Звук будильника вырывает меня из этой приторной извращенной нереальности, вонзая иглы страха и обреченности в сердце слишком быстро, но одним махом. От ужаса осознания горячая, соленая слезинка срывается с ресниц, а потом и вторая.
— Этого не может быть! — потрясенно шепчу себе я, — Это все неправда!
Только вот сколько бы я не твердила себе обратное, разум смиренно склоняется перед неприглядной правдой — Громов победил.
Глава 43
POV Агата
Воскресенье прошло где-то за гранью и мимо меня. Двигаться, сидеть, лежать, что-то отвечать родителям и не забывать дышать, потому что дыхание слишком часто спирает в груди, а в горле осел ком размером с целую вселенную.
И страх, мучительный, иррациональный страх поселился во мне, оплел меня своими парализующими щупальцами, не давая возможности что-либо расставить по своим местам. Он твердил мне, предостерегал и заботливо ограждал от будущей неминуемой боли, если только я вздумаю дать своим чувствам волю. Нельзя этого допустить! Ни при каких обстоятельствах!