— Девочки, ша! — закричала она. — Будем танцевать…
Устроив патефон па чьем-то чемодане, поставила пластинку. Через минуту по перрону закружились пары, зазвучал смех.
Лишь поздним вечером, когда спустилась холодная тьма, замолк патефон и все притомились, дали долгожданные машины и начали развозить по местам будущей работы.
…Поселок Кубековка совсем небольшой — всего около тридцати белых домиков, и в одном из них поселили наших подруг. Кроме них, еще сорок девушек. Спят на нарах и прямо на полу, рассказывают по вечерам анекдоты, вспоминают дом и ожидают работы. Прошло три дня, как их с вокзала завезли сюда, велели отдыхать, набираться сил перед боевыми днями. Но сколько можно бездельничать? Где же тот вдохновенный труд, о котором мечтали, когда ехали в теплушках? Где романтика целинных полей? Где степь?
Первой поднялась Волька. Взбудоражила всех. Проснулась на четвертое утро спозаранок. Сопя от злости, принялась натягивать шаровары.
— К дьяволу! Иду на пробежку! Сейчас выскочу на средину улицы, пусть любуются. Не понимаю, почему молчит наш уважаемый комсорг? Если сегодня не отправят на стан и не дадут работы, уезжаю обратно…
Вольку поддержали остальные. Что угодно — хоть коровники чистить, хоть овец пасти, только не сидеть без дела.
В этот ранний час запыленный мотоцикл бригадира стоял возле чайной, а сам он устроился за столиком у раскрытого окна. Когда девушки ввалились и окружили столик, он, в предчувствии недоброго, отложил вилку, вытер усы смятой кепкой. Нюська, поджав губы, заглянула в тарелку.
— Сосиски с рожками, — произнесла она с мечтательным выражением на лице. — Какой аромат! Не хватает лишь музыки.
— В вашем возрасте, при вашей конституции мясо и мучное употреблять противопоказано, — изрекла докторским тоном Фая, протирая стекла очков.
— Вы, собственно, зачем? — опомнившись, спросил дядя Паша, и под его грузным телом жалобно скрипнула табуретка.
— За работой! — Лида выдвинулась вперед. — Если не дадите работы, сейчас же отправляемся в райком партии.
За буфетной стойкой охнула опрятная, в белом передничке девушка и принялась смахивать с клеенки хлебные крошки.
— Вы что, бунтовать приехали?
— Работать…
— Сказано ждите! Чего расходились? С минуты на минуту придет приказ убирать сено…
— А мы не хотим ждать…
Упрямо встряхивая короткой шевелюрой, Волька заявила бригадиру, что оставаться в поселке не намерена. Почему мальчишек сразу отправили на стан? Она тоже хочет стоять у штурвала на комбайне, хочет научиться водить трактор, жить в палатке, чтобы сверху в щелочки проглядывало небо! Пусть бригадир сообщит в центральную усадьбу, что студентки из медицинского желают ехать в степь…
— Бунтари, — буркнул бригадир, но утих, заметив под окном остальных девушек. Спустя несколько минут, озабоченный и недовольный, он уже пылил на мотоцикле в конце поселковой улицы.
Вернулся дядя Паша к вечеру в облупившемся, припадающим на бок «козлике», и не один, а с директором совхоза.
— Тише, скаженные! — прикрикнул он, переступая порог и покручивая рыжеватый ус. — С вами начальство говорить приехало…
Щуря усталые, воспаленные глаза, директор присел за шаткий столик.
— Показывай, Павел Иванович, своих беспокойных из Перми. Кто здесь бунтует? Кто рвется на полевой стан? — и пытливо оглядев выдвинувшуюся Вольку, улыбнулся. — На стан поедут самые выносливые, самые крепкие и боевые…
Он еще не кончил говорить, а уже некоторые из девушек начали прятаться за спины подруг. Даже Волька попритихла, а Лида принялась накручивать на мизинец черный завиток волос. Нет, работа не страшила, а вот жить далеко в степи, рядом с бригадой незнакомых парней… Хоть бы всех забирали, а то из сорока человек приглашали всего четырнадцать. Остальных оставляли в поселке. На сенокос их будут подвозить машинами, а когда начнется уборка хлебов, то станут работать на току.
— Ну, кто же из вас самые смелые? — спросил снова директор. — Кто желает работать на агрегатах, получить специальность?
Кому же, как не комсомольскому вожаку, показать пример, и Лида, сдвинув брови, выступила вперед.
— Ничего особенного, — сказала она, — мы едем на стан. Записывайте. Нас восемь…
Но вот протарахтел за окном «козлик», уехал бригадир с директором, и в комнате наступила тишина. Чудесные минуты душевного подъема сменились тревогой, сомнением и даже раскаянием. Лида не на шутку струсила, почувствовав приближение грозы. Не миновать скандала!
Особенно беспокоили трое… Уже одетая для танцев, Нюська сосредоточенно рассматривала в зеркальце кончик собственного носа. Недаром в группе дразнили ее стилягой! Только танцы, маникюр и наряды!