— Чего разоралась?
— Я… — медленно моргаю, — не знаю…
За окном кто-то выл, а дальше все идет темной рябью, под которой мелькает что-то белое и страшное.
— Соня…
Такое страшное, что можно получить сердечный приступ. Мохнатое, злое и слюнявое. Касаюсь влажного плеча и растираю в пальцах вязкую слюну. Голубые звериные глаза, рык и угрозы сожрать меня. Меня обещал скушать какой-то йети с огромной волчьей головой. Поднимаю взгляд на Цезара и делаю медленный вдох.
— Если ты опять будешь орать, — шипит он и щурит глаза-фонарики, — то я…
Да пошел ты лешему… Это мой кошмар, это мои сны, которые родились темной ночью, поэтому имею право верещать столько, сколько я захочу.
— Не смей, — цедит сквозь зубы Цезар, когда я медленно открываю рот. — Соня…
Меня оглушает собственный визг, а Цезар прыгает на кровать ловким и грациозным волком, который рычит в лицо:
— Спи, иначе сожру!
Крик мой смолкает, и я падаю на подушки, которые вместе со мной проваливаются в темную пропасть беспамятства. Мрак вибрирует раздраженным ворчанием Цезара:
— А толка от твоих криков мало. Я же говорю, его не криками надо приманивать, а соблазнять. Я ведь тоже не люблю все эти ваши визги.
Глава 9. Злой и зубастый
Снится мне, что я тискаю огромную плюшевую игрушку. Белую такую, пушистую с холодным носом, а она в ответ недовольно урчит, а потом и вовсе зубы скалит и зло огрызается, когда я ее обнимаю и за уши бархатные дергаю. Очаровательные уши, такие мягенькие, а подшерсток какой густой на загривке! Да никакие морозы с такой шубой не страшны.
— Прекрати, — вибрируют грезы злым голосом Цезара.
— Отстань.
Хватаю недовольного волчару за его щеки и с удовольствием их мну. Глаза горят, губа дергается в раздраженном оскале.
— Хватит.
А лапищи какие! А хвост! Пушистый и мощный.
— Соня…Спи…
А я что делаю? Я сплю. И мне снится вредная белая зверюга, которая пытается уползти, а я пушистика обнимаю… Теплый, мягкий и низко рычит, в бессильной ярости облизывая нос, который я пару раз жамкаю.
— Да чтоб тебя, — где-то на стороне шипит Цезар.
Пальцами лезу в слюнявую пасть в желании найти язык. Ощупываю клыки, и Цезар рявкает:
— Это уже наглость, Соня!
Волчище вырывается и растворяется в размытых пятнах грез. Обиженно фыркнув, переворачиваюсь на другой бок и ныряю во всполохи новых снов, которые должны вот-вот оформиться в четкие видения, и к спине вновь прижимается волчий бок.
— Спи, Соня, — гулко командует голос Цезара, и волк тяжело вздыхает.
Меня обвивают черные ленты в кокон беспамятства. Я сопротивляюсь. Я люблю сны, ведь они часто удивляют волшебными грезами, в которых тепло и уютно.
— Это бесполезно, Соня…
А я хочу доказать Цезару, что не на ту напал. Мне все равно, что он Альфа, потому что я понятия не имею, что это означает. Я не признаю его авторитета. Рву темные путы, ворочаюсь под одеялом, и голос Цезара гулким эхом прокатывается по моему сознанию:
— Я сказал, спи, Соня!
Тьма накрывает меня ревущей волной, и воцаряется тишина черной пустоты, из которой я с криком выныриваю под солнечные лучи, что бьют в окно. Отдышавшись, сглатываю вязкую и кислую слюну и озираюсь по сторонам в поисках притаившегося Цезара, но его в комнате нет.
За окном птички поют, ветерок шелестит, и я прячусь под одеяло. Я все еще в доме чокнутого мужика, который решил, что белый пес — его брат. Замираю, потому что мне кажется, что стены вибрируют рыком:
— Волк!
Допустим, волк, но сути это не меняет. Мать продала меня шизофренику, который страдает от внезапных вспышек гнева. И как мне быть? Что делать? Как себя вести с чокнутым мужиком, чтобы остаться в живых и не быть съеденной? Цезар может решить, что и он волк, а я какая-нибудь куропатка, за которой можно устроить веселую и безудержную охоту в чем мать родила. Будет гавкать…
— Волки не гавкают, — дрожат стены от ярости.
Да даже если и не гавкают, то все равно так себе удовольствие бегать по лесу от голого мужика, возомнившего себя волком. Безумие какое-то. Мысли об охоте сменяются воспоминанием ночи… о том, как Цезар разводит мои колени, и я с писком стыда съеживаюсь под одеялом.
— Вот так куда лучше, — шелестит простынь подо мной. — Да, моя сладкая девочка, и ты этого желала…