— Какую штуковину? — вскидывает бровь.
— Вот эту! — в порыве злости и паники сжимаю пальцы на твердом естестве Цезара и замолкаю.
— О, милая, это член, — Цезар ухмыляется, — пенис, фаллос, но не штуковина.
Я не могу разжать пальцы. Их свело и они словно одеревенели.
— Отпусти, — Цезар едва заметно щурится.
— Я не могу, — тихо отвечаю я.
— Ты издеваешься? — голос Цезара вибрирует раздражением.
— Нет.
Я руку почти не чувствую, будто это протез.
— Соня, мне немного некомфортно.
— И мне тоже, — я не разрываю зрительный контакт. — И некомфортно — это мягко сказано.
— Отпусти, — шипит Цезар, и его голос бежит искрами по телу, ныряет в руку и устремляется к пальцам, которые сжимаются крепче.
— Прекрати сопротивляться мне.
— Я не сопротивляюсь. Думаешь мне приятно держать тебя за твой противный член?
— Ты сама, сучка, напросилась, — рычит Цезар, и в глазах темнеет.
На мгновение я потухаю, как перегоревшая лампочка, а после также резко прихожу в себя. Цезар нависает надо мной и зло хмурится. Руку все еще не чувству. Вдруг оторвал.
— Она на месте.
— Что ты сделал?
— Соня, тебе все равно придется подчиниться моей воле, — с обманчивой лаской поглаживает щеку. — Ты очень упрямая девочка, но это поправимо. Ничего страшного. Люди от нас отличаются, в вас инстинкты тихие, как шепот.
Пальцы покалывает. Рука на месте, и это хоть немного радует. Вода шумит, сердце гулко стучит и отзывается в висках пульсирующей болью.
— Ты признаешь во мне своего хозяина и Альфу, — зрачки Цезара расширяются. — Хорошо подумай, Соня, и я ответа я жду честного, так сказать, от всего твоего маленького и громкого сердечка.
— Нет, — цежу сквозь зубы, — никогда и ни за что… ты не мой хозяин, а не твоя рабыня, сучий ты потрох.
А после я плюю Цезару в лицо. С ненавистью, что выныривает из самых глубин моей души черным потоком, который я не могу сдержать. Я понимаю, что сейчас огребу по полной и мне стоило, наверное, жалобно заплакать и пообещать быть хорошей девочкой в надежде на милость, однако… я не могу контролировать свои эмоции и чувства.
Цезар с улыбкой смахивает плевок со скулы, и хмыкает, растирая слюну пальцами:
— Тебя же Дина предупредила, что меня лучше не злить. И нет, Соня, она в меня не влюблена, — поддевает мой подбородок, вынуждая поднять лицо. — Она хотела подложить под меня свою дочь. В качестве наложницы, но я не был впечатлен, а знаешь почему?
— Да мне начхать…
— Потому что ее дочь, девственная и чистая, была готова мне с порога отсосать, лишь бы восхитить меня своей покорностью…
— У тебя разве не на это стоит? — сжимаю кулаки. — Какой-то ты нелогичный мужик, Цезар.
— А ты мне нож под ребро, — скалится в улыбке. Поддается ко мне и шепчет на ухо. — Нет большего удовольствия, чем загнать под коготь строптивых сучек. Вот на что у меня стоит, крошка. Это тебе подсказка, как избежать моего гнева. Даю срок до полуночи, Соня. Хочешь покинуть лес в самое ближайшее время, то зубки спрячь. А теперь если ты меня поняла, то на колени…
Я не шевелюсь. Цезар, отпрянув, всматривается в глаза и самодовольно улыбается:
— Как я и думал
А потом выходит, подхватив с пола халат. Мне крышка. Я еще не знаю, что конкретно меня ждет, но все очень плохо, и я хватаюсь за последнюю соломинку. Выбегаю из ванной, выскакиваю на балкон и ору во всю глотку под смех Цезара:
— Помоги мне! Маркус! Помоги!
Глава 11. Извращенец мохнатый!
— Маркус!
Ко мне возвращается мое истерично эхо.
— Не отвечает? — на балкон выходят вальяжный Цезар, и меня захлестывает ярость.
— Маркус! Сволочь мохнатая!
— Если сейчас не ответит, — Цезар затягивает пояс халата и приваливается к мраморным перилам балкона, с издевкой посматривая на меня, — то я даже не знаю… Сердца у него нет.
— Бери меня! — в отчаянии рявкаю в его лицо. — Надоел!
— Так не пойдет, — Цезар скучающе смотрит на ногти. — Я же тебе сказал. На колени и, — переводит на меня холодный взгляд, — поработай ротиком.
— Нет.
— Почему?
Опешив от простого вопроса, я возмущенно моргаю.
— Потому что я не хочу, — сжимаю кулаки.
— А должна хотеть, — Цезар непринужденно пожимает плечами и ухмыляется.
Полы его халата натянуты его членом. да ни за что в жизнь я не стану целовать и лизать чьи-то гениталии. Это грязно и противно.
— Я чистый, — невозмутимо отвечает Цезар. — И вкусно пахну.
— Чем?
Я задаю вопрос прежде, чем его обдумать. Я не контролирую себя рядом с Цезаром, чьи глаза прожигают меня насквозь. Я незамедлительно краснею.