— Теперь ты моя Омега, — от его самодовольной ухмылки подкашиваются ноги.
Шею обжигает тонкий обруч из белого металла. В глазах темнеет. Раскрываю рот в немом стоне отчаяния. За что?
— Никаких больше капризов, Соня, — Цезар пробегает по щеке теплыми пальцами, и его голос плавит сознание. — Моя без никаких “но”. И телом, и душой.
Медленно моргаю, сглатываю и удивленно вслушиваюсь в голос Цезара. Тихий, утробный и бархатный. Кровь, хлынув густым и горячим потоком в низ живота, плавит мышцы как воск. Опускаю взгляд на естество Цезара и хочу его коснуться нежными поцелуями, ведь оно так пугающе прекрасно.
— Вот так фокус, да? — поддевает пальцами подбородок и вынуждает поднять взгляд. — Мои желания теперь твои.
— Ты хочешь расцеловать себя там внизу? — в удивлении распахиваю глаза. — Но у тебя не получится, это надо быть очень гибким.
Лицо у Цезара недоуменное. Секунда, и его глаза вспыхивают возмущением, которое пугает меня до дрожи в коленях.
— Но если ты… — жалобно говорю я в желании успокоить разъяренного Альфу, — будешь тренироваться каждый день… у тебя все получится…
Я опять что-то не то сказала, потому что Цезар бледнеет, а зрачки расширяются в темной злобе.
— Соня…
— Гибкости можно научиться в кратчайшие сроки…
— А тебе бы не мешало научиться держать язык за зубами, — глухо рычит в лицо.
— Но я лишь хотела…
Я вскрикиваю, потому что ошейник раскаленной нитью обжигает шею, разъедает кожу и пронизывает хрящи, мышцы черной паутиной, которая расходится по всему телу. Подкашиваются ноги, и Цезар подхватывает меня на руки:
— Через пару часов должно отпустить. Да не кричи ты так, Милостивая Луна! ты же не ждала, что моя кровь будет для тебя сладким нектаром?
Глава 16. Остаешься?
— И зачем ты это сделал?
— Потому что могу. И смотри-ка заявился, красавец. Что, так понравилась?
— У тебя совсем тормозов нет?
— А у тебя?
— У меня в другой плоскости нет тормозов, Цез.
— И эта плоскость начинает идти трещинами…
Голоса перерастают в рык, и кто-то по мне прыгает, катается и чем-то пушистым по лицу избивает. С криком распахиваю глаза. И у моих ног замерли два белых волка со злобными оскалами.
Я причмокиваю, зеваю и протягиваю руки, пребывая в полудреме:
— А ну, идите сюда, хвостики.
Волки недоуменно переглядываются, прячут клыки и пригибают морду к одеялу.
— Давайте… — зеваю и подманиваю, перебирая пальцами.
Опять косят друг на друга злые глаза и ползут с недовольным ворчанием. Через несколько секунд лежат, прижавшись к моим бокам, и сердито сопят в шею.
— Какого черта мы делаем?
— Без понятия. Мохнатая и клыкастая плоскость решила, что будет очень приятно полежать…
— Тихо, — похлопываю возмущенных волков по пушистым лопаткам. — не ругаемся.
Хвостами бьют, а после опять рычат и спрыгивают с кровати. Секунда, и по обе стороны стоят голые Цезар и Маркус.
— Другая плоскость хочет иного, да, братец? — Цезар скалится в улыбке. — А твоя мужицкая плоскость…
— Стоит, — перебиваю я его сонным голосом и перевожу взгляд с одного эрегированного красавца в переплетении вздутых вен на другого, — и твоя плоскость тоже стоит. А моя плоскость…
Я возбуждена. Я чувствую под одеялом пульсирующий жар и как набухает лоно ноющим желанием.
— Что ты со мной сделал? — поднимаю взгляд на Цезара.
Во мне нет больше гнева, негодования и страха. Что-то во мне надломилось и из трещины просочилось что-то густое, темное и горячо желающее соития. И мой вопрос прозвучал сладким зовом, на которое Маркус отзывается утробным рыком.
— Что он со мной сделал? — обращаю на него свой взор и улыбаюсь. — Мне страшно…
И вот кокетство вылезло. Хочу казаться маленькой и слабой, чтобы у Маркуса проснулось желание меня защитить и обогреть, а после… С губ слетает тихий стон.
— Ты теперь Омега… — сдавленно отвечает Маркус.
— Что это значит? — сажусь и закусываю губу.
— Прекрати…
— Что?
Я как в тумане. Даже не так. Я будто пребываю в эротическом сне, который пронизывает тело теплой паутиной желания, против которого не может бороться сознание, потому что угнетено дремотой.
— Какой же ты мудак, Цез… — рычит Маркус.
— И ты неплохо держишься, — Цезар ухмыляется и садится на край кровати, — Соня…
Подоткнув под спину подушку, откидывается назад и раскрывает руки для объятий: