— Кто моя девочка?
Ныряю в его объятия с диким восторгом и, прильнув к его мощной и мускулистой груди, вдыхаю терпкий запах у его ключицы. Голова кругом идет от древесного мускусного аромата, который, кажется, пронизывает мозг.
Мой самец.
Я ему принадлежу.
Я его хочу.
Я желаю его поцелуев.
Вязкие мысли перетекают одна в другую. Моя рука спускается по напряженному рельефному прессу к лобку. Меня охватывает дрожь, когда касаюсь бархатных яичек и смыкаю пальцы на каменном основании.
— Цезар…
Он такой большой, сильный и горячий. Касаюсь губами набухшей венки на его бычьей шее. И мне все равно, что сейчас у кровати стоит Маркус и глухо порыкивает.
— Ты так сладко пахнешь, — шепчет Цезар. — Люди не должны пройти весь цикл обращения. Если не позволить зверю окрепнуть, то…
— Получаются Омеги, — шипит Маркус. — Рабы… Рабы Альфы, посмевшего отравить человеческую кровь своей и привязать жертву к себе…
Поскрипывает матрас, и Маркус проводит теплой ладонью по моей линии бедра:
— И Омеги лакомый кусочек…
— Поцелуй его, — выдыхает в губы Цезар. — Он заслужил награду за то, что осмелился переступить порог моего дома.
— Разве я могу?
— Можешь.
Нехотя убираю пальцы с подрагивающего естества и разворачиваюсь к Маркусу. От него тоже тянет терпким запахом, что идет от Цезара.
— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала?
В их венах течет одна кровь и источает одни и те же феромоны, которые очаровывают, подчиняют и загущают мысли желанием. Поддаюсь к тихо рыкнувшему Маркусу.
— Я тебя поцелую, — обхватываю бледное лицо, — можно?
А он в ответ клокочет что-то бессвязное, и я целую его. Бесстыдно, глубоко и нежно. Цезар ныряет рукой между бедер, проскальзывает между ноющих и опухших складок. Под мой стон проникает пальцем до последней фаланги в истекающую густой смазкой дырочку. Маркус глотает мой стон, и во мне уже два пальца. Выгибаюсь в спине.
— Хочешь?
— Хочу, — прерывисто отвечаю я, и в глазах темнеет от желания.
— Ну, разве она не очаровательна? — хмыкает Цезар и под мой жалобный всхлип вытягивает пальцы. — Ну, ты остаешься?
Глава 17. Позови его
— Борись, — шепчет Маркус.
— Против кого?
— Против Цезара, — вглядывается в глаза, а я в его расширенных зрачках тону. — Против его крови и воли.
Цезар смеется, а я впиваюсь в губы Маркуса, а он отталкивает меня и вскакивает на ноги. Я ничего не понимаю. Он возбужден. Он даже дышит отрывисто и переходит на глухой рык, который отзывается в моем теле сладкой негой. Хочу его. И мне не стыдно.
— Подонок, — шипит Маркус.
— Власть развращает, — усмехается Цезар.
Маркус размашисто и несдержанно шагает прочь и покидает комнату.
— Иди за ним, — урчит Цезар. — И позови.
И я повинуюсь, потому что не хочу, чтобы Маркус уходил. Цезар пожелал, чтобы я порадовала его и задержала, и это стало и моим желанием. Выбегаю в коридор:
— Маркус…
Голос у меня томный, тихий и зовущий. Маркус у лестницы оглядывается и сжимает кулаки. Цедит сквозь зубы:
— Где же ты, сволочь мохнатая, когда ты мне нужен?
— Вернись, — шепчу и делаю шаг.
— Только не так… Нет, Соня…
— Не уходи.
Секунда молчания, и Маркус с рыком кидается ко мне взбешенным дикарем, но я не пугаюсь. Сгребает в охапку и въедается в губы. Его язык глубоко в моем рту, будто желает нырнуть до желудка, и я не сопротивляюсь. Отшатывается, рывком разворачивает к себе спиной и валит на ковровую дорожку. Со стоном, в липком и густом бреду, выгибаюсь в спине и неразборчиво клокочу, требуя, чтобы Маркус сжалился надо мной.
Он берет меня грубо, один резким и глубоким толчком. Вспышка боли растворяется под бурлящей похотью, что отравила кровь. Мое лоно туго обхватывает твердый, как камень, член, что растягивает и распирает изнутри. Маркус заполнил меня, и резкими рывками пробивается на новые глубины моего громкого и истошного безумия.
Дергает за волосы, и я в истеричном стоне запрокидываю голову. К косяку дверного проема приваливается плечом Цезар и скрещивает руки на груди и с самодовольной улыбкой смотрит в глаза. Гипнотизирует, проникает в подсознание и очаровывает.
Фрикции обезумевшего Маркуса ужесточаются, и подкатывают волны спазмов, что разъедают мое нутро. Они нарастают, охватывают тело судорогами и в глазах темнеет. В голове словно рвется тонкая нить, и стены с потолком обрушиваются на меня острыми осколками. Они пронзают мышцы с костями, а мои крики рвутся из глубин живота.