Машина паркуется у массивного крыльца, освещенного двумя подвесными фонарям у входной двери. Меня удивляют фигурные мраморные перила. Роскошно, но посреди леса они кажутся нелепыми. Вот какая-нибудь хибара из досок, веток и соломы отлично бы сюда вписалась, но не особняк под классику.
На верхней ступени крыльца стоит седовласая, тощая женщина в темном платье и белом переднике. Глаза в пол, руки за спиной. Она меня пугает своей подчиненной и кроткой позой.
— На выход, — сухо командует Цезар и покидает машину.
Я в слабой надежде смотрю на водителя, а тот уперся взглядом перед собой и прикидывается статуей.
— Я вас понимаю, — тоскливо вздыхаю и выползаю в холодную ночь.
— Доброй ночи, Альфа, — с почтением шепчет женщина Цезару, когда тот поднимается по ступеням, и отходит в сторону.
— Приведи ее в порядок, — пренебрежительно кивает на меня.
— Служанка? — едва слышно отзывается женщина.
— Нет. Наложница.
— Принято, Альфа.
— А я могу быть служанкой? — истерично и визгливо спрашиваю я.
Цезар останавливается, оглядывается и хмыкает:
— Нет.
— Я хозяйственная, — заламываю руки. — И хорошо готовлю. И аккуратная.
Цезар медленно моргает, переводит грозный взгляд вдаль, а затем вновь смотрит на меня. Разгневанно. Я отступаю к машине. Его ответ — нет. Он видит во мне не служанку, а игрушку для удовлетворения низменных инстинктов. И будь я самой хозяйственной девицей из всех, то его решение не изменилось бы.
— Глаза опусти, Соня, — холодный воздух вибрирует злобой. — Мое терпение на исходе.
Я всхлипываю и роняю голову на грудь. Закрываю лицо руками. Наложница для незнакомого мужика, который читает мысли и живет в лесном особняке? Это… Я сплю. И мне снится странный, нелогичный кошмар, который растает с первыми лучами солнца и я проснусь в своей маленькой комнатке в общежитии.
Кто-то касается моего плеча. Я с визгом отскакиваю от седовласой служанки Цезара, а она молча указывает блеклыми глазами на входную дверь.
— Я не могу…
— Не усугубляй свое положение, дитя, — она оправляет передник и берет меня за ладонь. — Идем.
Ее рукопожатие крепкое, сухое и равнодушное. Тянет к крыльцу.
— Нет, пожалуйста… Помогите мне… Я ведь ни в чем не виновата… Мне тут не место… Я хочу уйти… Помогите
— Не каждая сука удостаивается его внимания, — женщина внезапно и резко поддается в мою сторону и скалит зубы, в непонятной ревности вглядываясь в мои глаза. — А ты… ты, — презрительно фыркает, — какая-то… человеческая самка!
— Самка? — с возмущением и одновременно испугом переспрашиваю я. — Что вы несете?
Она меняется в лице, в глазах пробегает страх, и она поднимает взгляд окна второго этажа.
— Простите, Альфа, — опускает глаза и дрожит. — Я поняла. Больше не повторится.
Увлекает к крыльцу, поджав губы и потупив взгляд. Тут явно творится какая-то мистика, от которой у меня поджилки трясутся и сердце готово вот-вот остановиться.
Глава 5. Очень невежливый Альфа
— Что это? — блеклым и бесцветным голосом спрашиваю я.
Стою укутанная в махровое полотенце у огромной кровати с резным изножьем и изголовьем из темного дерева. На кровати шкура медведя, на шкуре белая прозрачная туника на тонких бретельках. Красивая вещица, если упустить из внимания для чего я здесь.
— Одежда, — отвечает седовласая служанка, которая меня вымыла душистым мылом.
Теперь я пахну ромашкой. Ненавязчиво так и очень натурально. Наверное, мыло домашнее, не покупное.
— Разве это одежда? — зябко ежусь в пушистом коконе. — А где мои вещи?
Молча смотрит на меня. Выкинули, видимо. И чему удивляться? Я же наложница и ходить мне в прозрачной тряпке, которая ничего не скроет.
— Вы бы не могли выйти?
Невероятно глупая просьба, учитывая, что служанка Цезара меня искупала. Чего мне стесняться теперь? Однако она кивает и бесшумно покидает комнату. Окидываю спальню затравленным взглядом. Надо срочно что-то предпринять. Выпрыгнуть в окно со второго этажа и со сломанными ногами ползти в лес?
Оглядываюсь на зеркало. Разбить, взять осколок и…
— И что дальше? — меня застает врасплох глухой голос Цезара.
Сердце покрывается коркой льда, и я шепчу:
— А дальше… осколком по шее и истечь кровью, — обреченно попискиваю я.
— Сколько драматизма, Соня. Бессмысленного драматизма. И еще один важный момент… — стоит, прислонившись к косяку плечом и скрестив руки на могучей груди, — у тебя бы ничего не вышло с осколком зеркала. Порез, конечно, ты бы себе нанесла, но вряд ли бы смогла вскрыть глотку.