- В тот год, - ответила Нора и Кингсли поморщился. Он тоже знал, что это значило.
- И ты никогда не говорила мне об этом? - спросил Кингсли.
- Какое тебе дело до того, что я сплю с монахиней?
- Потому что это секс с монахиней, - драматически акцентировал Кингсли. - Это касается меня во всех смыслах. Мне нужно знать, как она выглядела, ее имя, была ли у нее маленькая грудь или большая. У тебя есть фотографии, где вы с ней вместе? И можешь рассказать в деталях, что именно ты с ней делала, а я буду делать заметки?
- Могу, - ответила Нора, - но не буду.
- Я бы мог приказать тебе, - сказал Сорен и Нора зарычала.
- Ты такой же неприятный, как и он, - она указала пальцем на Кингсли. - Вы извращенцы, оба. J’accuse.
Кингсли кивнул. - J’accepte.
- Это был действительно тяжелый год для всех нас, - сказала Нора. - И это было двенадцать лет назад. Можете ли вы назвать мне хоть одну вескую причину, почему мы должны все это ворошить сегодня вечером?
- Назову, - ответил Кингсли. - Потому что ты трахала монахиню. C’est la raison.
Нора приложила руку ко лбу.
- Господи, спаси меня сегодня от этих мужчин.
- И я бы хотел знать, - сказал Сорен, и в комнате стало тихо от мрачности тенора его голоса. - Никто из вас никогда не рассказывал мне, что случилось в тот год, когда вы оба уехали.
- Может быть, потому что ты не хочешь этого знать, - сказала Нора, подходя к кровати и забираясь на нее с противоположной от Сорена стороны. Она прижала подушку к животу и села, скрестив ноги. - В конце концов, ты не был нашим любимым человеком в тот год.
- В тот год и я был не самым любимым мною человеком, - ответил Сорен, согнув ногу и положив руку на колено. Кингсли подошел к кровати и вытянулся в ногах, лежа на боку лицом к ним.
- Вы оба исчезли вместе со мной, а когда вернулись, все изменилось.
- Я встретил Джульетту, - продолжил Кингсли. - Именно это я и сделал в тот год.
- Ты никогда не рассказывал, как это произошло, - сказал Сорен. - И ты, - он посмотрел на Нору, - никогда не рассказывала почему вернулась.
- Ты действительно хочешь это знать? - спросила она, глядя ему в глаза. - Теперь мы все счастливы. - Она посмотрела на Кинга и снова на Сорена.
- Невежество - плохое оправдание блаженству, - сказал Сорен, многозначительно глядя на нее. - Расскажи мне, что случилось.
Нора повернула голову и посмотрела в темно-карие глаза Кингсли. Они долго молча смотрели друг на друга. Она никогда не рассказывала Кингсли о том, что произошло, когда она ушла от Сорена. И Кингсли никогда не говорил ей об этом. В более честные моменты она призналась бы, что ей было любопытно, что Кингсли делал в то время и почему он ушел, когда ушла она.
- Это прозвучало как приказ, - сказала Нора Кингсли.
- Верно, - ответил Кинг, так же привыкший выполнять приказы Сорена.
- Кто начнет? - спросила она его.
- Ты ушла первой, - ответил Кинг Норе. Его игривость улетучилась. Она заметила темный блеск тайны в его глазах.
- Но ты ушел после меня. Почему?
- А ты не знаешь? - спросил Кингсли.
- Нет. Я боялась спросить, - призналась Нора. - Я думала... В тот год я думала о самых разных вещах. Я думаю, что на какое-то время сошла с ума. Но, кажется, ты бы тоже так поступил, если бы оказался запертым в монастыре, окруженный монахинями, у которых нет ничего, кроме собственных мыслей, чтобы составить тебе компанию.
- И монахиней в твоей постели, - напомнил ей Кинг.
- И да, в моей постели была монахиня, - вздохнула Нора.
- Это уже моя самая любимая история, - ответил Кингсли. - Продолжай.
Нора вздохнула, устраиваясь поудобнее на простынях и подушке.
- Хорошо... - начала она. - Ночь была темной, шел дождь...
- Элеонор, - вмешался Сорен.
- Так и было, - ответила она. - Я не придумываю. Ночь, когда мы поссорились, была темной и шел дождь, помнишь?
Сорен кивнул.
- Помню. Продолжай.
Нора закрыла глаза, позволив себе вернуться в ту ночь, в ту ужасную ночь и в тот год, в тот темный и бурный год.
Ей было двадцать шесть.
Сорен только вернулся из Рима.
И она испытала самую сильную боль в своей жизни.
- Ночь была темной, шел дождь, - снова начала Нора, открывая глаза и глядя на Сорена. Он спокойно смотрел на нее, с любопытством. - И я ушла от тебя. Навсегда.
Глава 2
2003
Нью Йорк
Это не учения.
Это не учения.
Элли мысленно повторяла эти слова, пробираясь между утомленными утренней зарей пассажирами на Пенсильванском вокзале.
Это не учения.
Она хотели идти быстрее, но не могла. Остановившись у мусорного бака, она ухватилась обеими руками за железный ободок и дышала через нос. Судорога скрутила ее желудок, и тошнота обрушилась на нее, словно плита. Тошнота быстро прошла. Прошло пять часов с тех пор, как ее в последний раз вырвало. Тошнота отступила. Ее паника усилилась.
Это не учения.
Выпрямившись, она снова шагнула вперед, заправляя выбившуюся прядь черных волос под бейсболку "Метс", которую купила в сувенирном магазине. Она не часто смотрела бейсбол, хотя Гриффин брал ее с собой на несколько игр в этом сезоне. Он бы никогда не простил ей, если бы она купила бейсболку "Янки". С другой стороны, она, вероятно, никогда больше его не увидит, так что какая разница?
Но все же это имело значение.
Через каждые несколько шагов искушение нашептывало ей, чтобы она обернулась, огляделась.... Она не была параноиком. Но что сказал Джозеф Хеллер? Если у тебя паранойя — это ещё не значит, что за тобой никто не охотится? Кингсли безусловно уже послал свои войска на ее поиски, и это первое место, где они будут ее искать. Возможно, это было ошибкой - прийти сюда. Но это был ее план, единственный план, который у нее был.
Это не учения.
Дважды в год, каждый год, Кингсли устраивал ей учения.
- Существует пять возможных сценариев, которые заставят тебя бежать, - Кингсли предупреждал ее каждый раз, когда они проходили учения. - Я хочу, чтобы ты была готова.
В первый раз ей было двадцать. Она и Сорен были любовниками всего лишь несколько месяцев. Эта была первая причина для учений, сценарий номер один.
- Он священник, chérie, и теперь он твой любовник. Тебя могут застукать в постели с ним, и твой мир взорвется. Если это случится, лучшее, что ты сможешь для него сделать, - это бежать, - сказал Кингсли, трезвым и спокойным тоном. Он говорил серьезно.
- Я не собираюсь убегать от Сорена, - ответила она. - Не сейчас. Никогда. Особенно, когда он больше всего нуждается во мне.
- Твоя готовность жертвовать собой только ухудшит ситуацию. Журналисты - акулы, и последнее что им нужно это неистовая кормежка. Элли, это не вариант. Это приказ. От него и от меня. Сценарий номер один - если тебя и le prêtre поймают - беги.
Приказ есть приказ. Сорен велел ей делать все, что прикажет Кингсли. Все в ней восставало против мысли о побеге, если ее и Серена поймают, но она принадлежала ему - она поклялась повиноваться ему. Из-за этой клятвы ей не приходилось принимать решения. Сорен распорядился так: если внешний мир узнает о них, она уедет из города. Немедленно.
Но сейчас она бежала не из-за этого, пряча волосы под бейсболкой и шагая так быстро, как только позволяли боль и тошнота.
Сценарий номер два пугал ее больше, чем возможность сценария номер один.
- Элли, я знаю опасных людей, и однажды они могут убить меня. Могут взять в заложники. Такое случалось и раньше, - говорил Кингсли, и она вспомнила шрамы на его теле, его груди и запястьях. - Вы двое - самые важные люди в мире для меня, и это означает, что они придут за вами, если захотят причинить мне боль. Если что-то произойдет со мной, если со мной произойдет что угодно, беги. Ты и Сорен. Вместе. Порознь. Не важно. Беги.
Он говорил серьезно, и теперь она знала, насколько правдивы были эти слова. У него уже было четыре пулевых ранения от четырех других покушений на его жизнь. У него были связи со всеми мафиозными семьями Нью-Йорка. У него была куча материалов о шантаже на каждого политика в округе трех штатов. Он мог одним звонком связаться с премьер-министром Канады, сенаторами США и руководителями компаний-миллиардеров. Он слишком много знал, и это делало его мишенью. Элли была любовницей Кингсли с тех пор, как ей исполнилось двадцать, Кингсли и Сорена. Она знала многое из того, что знал Кингсли, и это тоже делало ее мишенью.