Кайри снова начала идти, и у Элли подкосились ноги. Она рухнула на колени и прислонилась головой к железным прутьям. Впервые с тех пор, как приехала сюда... впервые за несколько месяцев... впервые с тех пор, как ушла из дома, Элли заплакала.
Она рыдала глубоко, сильно, обильными слезами, от которых дрожала спина, а тело содрогалось. Все это время Кайри планировала оставить ее. Все это было уловкой, чтобы заставить Элли вернуться в мир, которому та принадлежала. Вот почему Кайри умоляла о поцелуе - ее последнем поцелуе.
Элли схватила сумку и обняла ее. Ей нужно было что-то обнять от отчаяния. Она плакала по трем причинам.
Плакала потому, что была напугана.
Плакала потому, что была одна.
И плакала потому, что...
- Сорен, - прошептала она в холодную темную ночь.
Она скучала по нему, так чертовски сильно скучала по нему. Она скучала по нему с той секунды, как ушла от него, до этого момента, когда все еще продолжала скучать. Она скучала и любила его, и отдала бы все прямо сейчас, чтобы он приехал на своем «Дукати», взял ее на руки, отвез обратно в город, уложил в свою постель, избил, трахнул и простил за то, что она ушла от него.
Но она была одна. Сорена здесь не было. И даже если он простил ее за то, что она бросила его, она все еще не могла простить его за то, что он сказал и что сделал. Если она вернется к нему, все будет как прежде. Она будет его собственностью и его владением. Он оставит паству и заставит выйти за него. Все так и будет. Ее свобода исчезнет, растворится. Он никогда больше не позволит ей доминировать над Кингсли, или над кем-либо еще, если уж на то пошло. Он совершенно ясно дал это понять.
Одна и с пятьюстами долларами в кармане, она должна была решить. Она не могла сидеть на заднице и плакать всю ночь. Хотя это, конечно, было заманчиво.
Когда-то давным-давно она была счастлива. По-настоящему счастлива. Каким-то образом она потеряла это где-то по пути. Всякий раз, когда она что-нибудь теряла - ключи от машины, водительские права, - Сорен брал ее за плечи и говорил, чтобы она возвращалась по своим следам. Идти назад от этого момента, до того, как она последний раз держала их.
Когда она в последний раз была счастлива – по-настоящему счастлива - в этом мире?
Элли мысленно вернулась назад, к той ссоре, которая произошла у нее с Сореном, к тому дню в кабинете врача, к утру, когда она проснулась с тошнотой и ее рвало так сильно, что и она, и Кингсли сразу поняли, что произошло...
Элли рукавом вытерла лицо и посмотрела на луну и звезды. Она так долго жила среди городских огней, что забыла, что луна - это не все, что есть в ночном небе. И хотя мириады звезд танцевали на небе, именно луна притягивала ее внимание. У Кингсли была оранжерея на крыше его манхэттенского таунхауса, заполненная тропическими растениями и редкими цветами в стеклянном коробе размером с большую спальню. Ей нравился аромат цветущих оранжерей и много времени Элли проводила там, читая и наблюдая за проплывающим мимо городом. Она часто ждала Сорена там, глядя сквозь стеклянные стены на Риверсайд-драйв. Она высматривала Сорена и улыбалась, когда слышала двигатель «Дукати», и видела, как он подъезжает к дому.
В последний раз, когда они с Кингсли занимались сексом, это было на кушетке в его оранжерее. Ранее тем же вечером он жестко выпорол ее в своей спальне и грубо трахнул. Но несколько часов спустя они поднялись с вином в оранжерею, и она приказала ему раздеться догола. Вокруг было так много растений, что никто не мог заглянуть в оранжерею, если только они не заглядывали с крыши, а это означало, что, возможно, Бог наблюдал за ними. Ей понравилась эта мысль. В ту ночь она облила Кинга обжигающим свечным воском, пока он не стал таким твердым и возбужденным, что умолял ее трахнуть его. Она оседлала его бедра, приняла его в себя. Пока он был в ней, а она на нем, она смотрела на луну высоко над головой и испытывала чистейшее счастье. Сорен скоро будет дома, подумала она. А до тех пор у нее был Кингсли, чтобы составить ей компанию. Сорен никогда не оставлял ее одну в отъездах. Он всегда был с ней так или иначе.
Элли снова захотелось этого, того счастья, которое она потеряла на этом пути. И последнее место, где у нее оно было, было на Манхэттене с Кингсли, в его особняке.
Может, оно все еще был там.
Она медленно поднялась на ноги и закинула сумку на плечо. Стряхнула грязь со штанов и направилась к дороге. Потребовалось два часа, чтобы добраться до города Гилфорд. Элли не стала снимать номер в отеле. Она нашла единственную в городе автобусную станцию и села в вестибюле, ожидая прибытия первого автобуса. Пока она ждала, Элли вытащила свою книгу и уставилась на нее. Страницы были мятыми и загнутыми, запачканные чернилами. Девственница. Она больше не была уверена насчет названия. Дафна была девственницей только на первых пятидесяти страницах. И девственность была в негативном свете. Хвастаться нечем. Те годы, когда Элли была девственницей, самое не интересное в ней было это недостаток секса. Кем же в действительности была Дафна? Дафна была бегуньей. Вот кем она была. Она бежала по бездорожью и по пересеченной местности, она бежала, когда Джон гнался за ней, и в конце она снова побежала, она убежала. "Бегущая" звучало не очень романтично. Может, еще что-то... может...
Элли зачеркнула слова «Девственница» на главной странице и написала новый заголовок.
Беглянка.
Вот. Так было лучше.
В 6:00 утра мальчик, который даже не выглядел достаточно взрослым, чтобы водить машину, не говоря уже о работе на автобусной станции, прибыл на свою смену. Элли была не в настроении разговаривать, поэтому, конечно, он спросил ее, как она, откуда, почему она здесь так рано.
Когда он спросил ее, куда она направляется, она ответила одним словом.
- Домой.
Глава 35
Нью-Йорк
Свободу переоценивают.
Это все, что сказала Джульетта, и все, что она должна была сказать. Кингсли мгновенно заключил ее в объятия и поцеловал так, словно если он этого не сделает, наступит конец света. И конечно же, он должен был спасти мир.
- Ты уверена что хочешь быть моей? - спросил он между затаившими дыхание поцелуями.
- Да, - ответила она. - Полностью.
- Есть вещи, которые тебе нужно знать.
- Сначала трахни меня. А уже потом расскажешь.
Кингсли рассмеялся от чистого удовольствия. Он подхватил Джульетту на руки и начал подниматься по лестнице.
- Опусти меня, - приказала она. - Я могу идти.
- Всю жизнь мечтал отнести женщину наверх по лестнице и развратить ее.
- Тогда не буду стоять на пути у твоей мечты, - ответила она и обняла руками его за шею, пока он нес ее по лестнице. Он направился прямиком в спальню, захлопнул ногой дверь за собой и бросил Джульетту на кровать. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы раздеть ее догола и покрыть ее тело поцелуями. Он целовал ее от изящного изгиба лодыжки, вверх по мускулистым икрам, по мягкой плоти на внутренней стороне коленей, по длинной линии гладкой кожи на бедрах, пока не погрузил свой язык в нее и не заставил ее стонать для него. Его кровь пульсировала, стучала в венах. Он ощущал, как каждая мышца в пояснице и животе напряглась от потребности в ней. Он лизал клитор до тех пор, пока она не задрожала, мощно кончая с хриплым криком. Он скучал по этому звуку, по звуку ее оргазма, по ее вкусу во рту, по ее виду на его простынях. В течение двух месяцев он убеждал себя, что никогда больше не увидит ее, никогда больше не будет с ней. Кингсли обхватил ее грудь и ущипнул за соски - сильно.
- Больно, - сказала она, смеясь и отстраняясь одновременно.