— Этот мужчина пристает к вам, мэм? — рядом с ними стоял человек из службы шерифа Лэндри.
— Этот мужчина — ее муж, — отрезал Тревис.
— Это так, мэм?
— Мы не живем вместе, — пробормотала Джессика и покраснела.
— Женаты — значит, женаты, — решил человек после минутного раздумья и пошел восвояси.
— Если бы ты целился в меня из ружья, он тоже бы сказал «женаты — значит, женаты» и ушел, — с горечью сказала Джессика.
— Не надо было говорить, что мы не живем вместе, — проворчал Тревис.
Поговорив, они пришли к компромиссу. Тревис поехал верхом. Джессика ехала на велосипеде, не обращая на него внимания, в основном потому, что он всю дорогу бурчал по поводу ее слишком короткой юбки, из-под которой видны лодыжки. Она заявила, что ее лодыжки его не касаются. Они оба выглядели так комично на дороге, что все возвращающиеся со скважины мужчины подшучивали над ними.
Как только они приехали, Тревис сразу обошел весь дом, проверяя все окна, двери и запоры, и заявил, что к ним не притрагивались уже лет шесть. Джессика лишь досадливо поморщилась: что лишний раз напоминать об этом, если сделать пока все равно некому. Затем Тревис увидел ее жестяную ванну.
— Ты должна разрешить мне попользоваться ею, — попросил он.
Джессика свирепо глянула на него.
— Ты даже не представляешь, как мало ванн здесь, в Бьюмонте, — взмолился он. — Не больше двенадцати. И большинство из них в парикмахерских. Они настолько мерзкие и отвратительные, что лучше пойти грязным, чем залезть в такую.
Тревис всегда был опрятным, но теперь он выглядел просто ужасно, не только его одежда была грязной, но и он сам. Джессика понимала, как сильно это ему досаждает.
— Я предлагаю сделку, Джесси. С твоей стороны — обед и ванна, с моей — укрепление всех окон и дверей. Как? Согласна.
Он с такой мольбой смотрел на нее, а в доме нужно было столько сделать того, с чем бы она сама не справилась, что Джессика нехотя согласилась.
— Ладно, но на большой обед не рассчитывай. Я не думала, что у меня будет гость.
Тревис радостно сверкнул зубами и сгреб с кухонного стола инструменты.
— Ты поставь греть воду, а я начну с входной двери. Нет, сначала я принесу воды.
Джессика смотрела, как он вприпрыжку с ведром в руке спустился с заднего крыльца, и крепко сжала губы. Мысли о нем причиняли боль. Ему нельзя верить. Ведь ему совершенно не нужна ее любовь.
Тревис сдержал слово. Пока грелась вода, он починил массу вещей. А пока Тревис мылся, Джессика готовила обед и думала о нем, мокром и обнаженном в маленькой жестяной ванне, которую они переставили в гостиную. На самом деле, нельзя же было позволить ему принимать ванну на кухне, где она занята обедом.
Джессика стояла у окна и смотрела в темноту. Где-то там было полно мужчин, которые бурили землю, были слышны голоса и звуки работающего оборудования. Бригада Тревиса тоже, наверно, работает ночью. Пообедав, он, может, вернется к ним, а может, поедет в город к одной из девушек на Дип Крокет, как они называют этот публичный дом.
Она вспомнила, как когда-то беспокоилась по поводу его посещений заведения Фанни Портер. Тогда он смог убедить ее, что вполне счастлив дома, но теперь… у него нет дома и, возможно, он… Господи, она до сих пор ревнует, ревнует мужчину, с которым никогда не будет жить. Он предал ее и…
Ее мысли оборвались, когда сильные смуглые руки сомкнулись вокруг нее.
— Два месяца, Джесс, — шепот и теплое дыхание коснулись ее уха. — Два месяца я думаю о тебе, мечтаю сжать тебя в объятиях, разделить с тобой всю мою страсть, всю мою неистовую страсть. — Он вздохнул. — Любимая моя, это было так жестоко. Я думал…
— Тревис, пусти меня.
Вместо того чтобы отпустить, его руки еще сильнее прижали ее к себе.
— Я не хочу отпускать тебя, моя сладкая. — Он хотел поцеловать ей шею, но мешал высокий воротник, и он нежно захватил губами мочку уха. — Я не хочу, чтобы ты жила здесь одна. — Одной рукой он крепко обнял ее талию, а другой расстегнул воротник и поцеловал сначала шею, потом прижался губами к плечу. — Я вообще не хочу, чтобы ты жила где-нибудь без меня.
Джессика почувствовала себя совершенно беспомощной и обессиленной в его руках, а когда его губы прижались к обнаженному плечу, теплая волна захлестнула ее. Пальцы Тревиса легли ей на грудь и через ткань блузки гладили ее, в ответ соски напряглись и затвердели, а кровь закипела в жилах, подчиняясь древнему как мир закону страсти, отрасти, которую она изо всех сил старалась подавить в себе и которая теперь требовала выхода.