– Что-нибудь еще? – холодно переспросила Ирина, хотя и чувствовала, что перегнула палку и обидела художника.
Но ему незачем знать о том, что случилось с Ириной. Он не может ей помочь, никто не может помочь. Даже полиция не смогла, только развели руками. А это значит, что Иван Чемезов пусть идет своей дорогой, а она пойдет своей. Ей только и надо, что немного передохнуть, остановиться и перевести дух. Посидеть в мягком удобном кресле и ни о чем не думать – хотя бы пару часов. Господи, как хороши были пельмени! Кто мог подумать, что можно так проголодаться?
Надо было есть, когда предлагали! Но тогда она не могла и куска проглотить от страха, волнения и ненависти.
– Просто делайте все, что хотите. Может быть, хотите вина? – предложил Иван просто так.
– Вы же говорили, что у вас только медовуха есть? – припомнила ему Ирина. – Не волнуйтесь ни о чем, вы меня уже и накормили, и напоили, осталось только спать уложить, но так далеко наши планы не зайдут, как вы понимаете.
– Ну, если честно… – неожиданно протянул Иван, и Ирина тут же нахмурилась.
– Что? Что, если честно?
– Ох, как же это вам объяснить… Дело в том, что сегодня максимум, что мы успеем, – это сделать пару набросков, посмотреть разные ракурсы, с объектами поиграть. Это работа не на один день. Я бы хотел присмотреться к вам, узнать, что вы думаете, какого мнения вы о всякой ерунде. Ничего опасного в смысле раскрытия вас перед Интерполом.
– Это зачем же, простите? – процедила девушка. – Вы же не в газету обо мне пишете.
– Нет, в газетах обычно пишут обо мне, – рассмеялся Иван. – Но чтобы сделать что-то интересное, я должен понять вас.
– И вы уверены, что сможете понять меня за один разговор? Разве можно вообще понять человека через слова? Вы спросите мое мнение о чем-то, а я вам навру с три короба. И у вас сложится образ, и вы нарисуете что-то, так, что ли?
– А зачем это вы мне наврете с три короба? – удивился Иван. – И потом, я вас уверяю, дело даже не в вашем мнении. Скорее, в том, как звучит ваш голос. Колючки, сплошные шипы. Вот скажите, как я должен написать большой портрет за пару часов?
– Вы хотя бы начните, а то у меня уже затекает шея. – Ирина покрутилась, изогнулась и положила голову на подлокотник.
Иван побежал к мольберту, прилаживать холст. Затем передумал, притащил альбом для эскизов и уселся на табуретку. Затем опять встал, покачал головой, скинул со стола карандаши и газеты, принес с кухни два стакана – один с чаем, другой с крепким кофе, чтобы взбодриться.
– Вы можете спокойно шевелиться, менять позицию, разговаривать или отойти, если надо. Позвонить там или еще чего.
– Позвонить? – выпрямилась от неожиданности девушка.
– Я не знаю, может, мужу, чтобы он не волновался.
– Почему мужу? – Девушка выпрямилась, как кошка перед прыжком. – Опять мужу?
– Ладно, не буду! Скажите хотя бы, какое время года для вас самое любимое? – Иван спросил осторожно, но любопытство все равно проступило сквозь наносную небрежность. Ирина улыбнулась и ничего не ответила. Она сидела спокойно, ровно держа спину, только слегка опираясь на спинку кресла. Настенные часы мерно тикали, скрипел карандаш, Ирина иногда потягивалась, выставляя вперед руки, иногда поправляла волосы или шляпу, и как-то сама собой, незаметно, она успокоилась и расслабилась.
Девушка украдкой посматривала на Ивана, сосредоточенного, погруженного в себя, полностью ушедшего в работу. Его взгляд двигался синхронно с кончиком карандаша, и это было похоже на танец, на гипнотический шар, тонкую линию, движущуюся внутрь по спирали. Карандаш летал удивительно ловко в больших мужских ладонях. Ирина даже не успела заметить, как глаза ее налились тяжестью, а усталое тело уютно устроилось глубже в кресле.
Возможно, было что-то особенное в воздухе мастерской или просто усталость, но через некоторое время Иван заметил, что глаза Ирины закрыты, дыхание ее ровно, а нижняя губа чуть приоткрыта. Он долго смотрел на спящую незнакомку в своем кресле, а затем встал, тихо, чтобы не разбудить девушку, подошел к столу и взял там свой телефон, чтобы поставить на бесшумный режим. То же самое он сделал и с городским аппаратом, просто выдернул шнур из разъема. Отключить дверной звонок он не мог, но, слава богу, он никого и не ждал.
Когда все предосторожности были исполнены, Иван внимательно огляделся, удовлетворенно кивнул и вернулся обратно на свое рабочее место. Раз, два, три – он продолжал наносить карандашные линии на шершавую бумагу, поминутно сверяясь с нежной барышней из времен декаданса, крепко спящей в его кресле. Именно такую он ее и видел, именно так он и хотел рисовать. Чемезов просидел в тишине несколько следующих часов, работая без остановки – пока не стемнело и пока руки не затекли так, что из его пальцев выпал карандаш. Тогда Иван встал, посмотрел на Ирину с сожалением, аккуратно, чтобы не разбудить девушку, подложил ей под голову подушку, укрыл простыней и, явно преодолевая собственное нежелание, вышел из зала в соседнюю комнату, говоря себе, что все, чего он хотел от этой девушки, – это рисовать ее.