Восторг пропал с его лица, он мрачно посмотрел на меня.
— У меня есть другая работа, мисс Сян. Другие клиенты ждут. Или просьба интересная?
Я рассказала ему, что мне нужно было. Он потер ладони, широко улыбнулся и сказал:
— Даоши всегда просят самое интересное! — мастер Йи быстро и умело вытащил стопку бумаги, кисть и мисочку черной краски. Его гениальные руки начали творить.
Я вышла через фабрику и пошла вверх по склону к площади Портсмут в поисках ответов. Слабый дождь стал падать на тротуар и мою одежду.
Отцу нужно было, чтобы я нашла путь к призрачному поезду. Мои чайки не отозвались, и Маоэра найти будет сложно. Я могла спросить только одного человека, который знал пути живых и дороги призраков.
Хотя мужчина прямо сказал мне, что не хотел меня видеть.
Я прошла по Цветочной аллее, приблизилась к площади Портсмут, где сверкали яркие и чистые лепестки. Это был край Китайского квартала, только там из двенадцати наших улиц не было магазинов, ресторанов и парикмахерских. Несколько амбаров стояли напротив парка. Один этаж амбара снимали несколько десятков буддистов, которые жили там как в монастыре.
Было сложно поверить, что проблемы возникли в моей жизни только вчера, но такой была природа катастрофы — она поглощала все. Она пожирала время, и когда заканчивал тушить огонь, понимал, что постарел, и что из достижений у тебя лишь то, что ты не прекратил выживать.
Я завернула за угол и увидела его, крупного мужчину с бритой бородой, деревянный шест лежал на его плечах, и по бокам висели корзинка с фруктами и корзинка с овощами. Я какое-то время наблюдала за ним. Он не был человеком. Тигр в облике человека, Шуай Ху не стал принимать свою сторону зверя. В поиске просвещения он стал буддистом, отрекся от агрессии и хотел изменить свою природу, стать человеком.
Я смотрела, как он тащит тяжелые корзины, и восхищалась его верностью идее. И было приятно смотреть на движения его широких плеч и сильных рук.
Его истинным обликом был не обычный тигр, а в пятнадцать футов длиной, высотой с коня и с тремя хвостами. Шуай Ху, будучи зверем, мог бывать и в мире людей, и в мире монстров. Он видел духов легко, как я, и говорил с ними.
Когда я в прошлый раз видела Шуай Ху, я просила его сразиться со мной, как делал мой муж, и тогда монах-тигр сказал:
— Я желаю тебя, — я все еще помнила, как он при этом на меня смотрел. Но потом он сказал мне уходить и оставить его в покое.
Я пересекла улицу и приблизилась к нему. Человек-тигр повернул ко мне доброе лицо. При виде его кривой улыбки и круглых щек я просияла.
— Даону, — вежливо сказал он и склонил бритую голову в мою сторону. — Я не хочу тебя снова видеть.
ДВАДЦАТЬ
Я не знала, что нашло на монаха. Может, дело было в десятках лет медитации, может, потому что он был тигром, но он не умел скрывать чувства. Глядя в его проницательные глаза и на большие щеки, я понимала выражения его лица легко, как с отцом.
— Брат Ху, — сказала я, — ты не против меня видеть.
Он глупо улыбнулся, румянец загорелся на щеках, и даже лысая голова покраснела.
— И все же, — сказал он, — хоть твое присутствие не неприятно, проще, когда ты в другом месте, чтобы я не вспоминал тебя.
— У меня есть вопросы, брат Ху, — сказала я. — Если хочешь, чтобы я избавила тебя от моего общества, тебе нужно только дать мне ответы, и я оставлю тебя в покое.
Буря эмоций на его лице была почти милой, словно котенок не знал, чего хотел. Я подавила смех.
— Даону, — сказал он, — как я могу тебе помочь?
Я рассказала ему о дереве-вампире и мертвой девочке, душа которой пропала, ритуале Облачения, безликой девочке и Сю Шандяне.
Большой монах издал звук, похожий на дикого кота, он посмотрел вдаль.
— Я был пару десятков лет назад в Перу. Там было древнее дерево, росло у сахарной плантации, и местные делают эликсир из его листьев. Когда они пьют тот чай, они танцуют, дрожат, у них возникают видения. Говорят, дерево убирает страдания и исцеляет болезни разума.
— Мы точно говорим об одном дереве, брат Ху? Это не кажется таким милосердным.
— Конечно, оно не милосердное. Ты его испортила.
— Я бы помнила, что это сделала, брат Ху.
— Не ты лично, даону. Люди испортили его. Это священное дерево росло десять тысяч лет, его мечты влияли на перуанцев, которые пили эликсир. А потом люди стали держать других людей в цепях. Когда умирал раб — китаец — его хоронили без церемонии, далеко от предков. Часть души каждого цеплялась за не упокоенный труп. Дерево росло вокруг трупов работников плантации, и его разум вобрал недовольство мертвых. Их страдания заразили древнее дерево, и оно разозлилось. Оно не хотело никого освобождать, даону, просто отражало их чувства.