Над городом, выше часовых башен и небоскрёбов, вздымалось одно исполинское здание. Белоснежное, массивное и обросшее пристройками у основания – кверху оно сужалось и заканчивалось остриём, вонзающимся в небеса. Будто гигантское веретено, намотавшее на себя пряжу улиц; будто бивень исполинского чудовища.
– Это Шпиль? – показала пальцем Алиса.
– Ага, – обрадовалась Милашка. – Значит, всп-поминаешь!
Алиса не вспомнила, но догадалась. Трудно было не понять, особенно разглядев гигантскую эмблему, выложенную на здании красной плиткой: уже знакомую шестерню Канцелярии.
– Что-нибудь узнаёшь? М-может, свой район?
– Нет… Пока нет.
– Ну, ничего. Скоро в больницу приедем… Хотя! – Милашка подняла палец. – Я не тороплюсь, а тебе некуда – хочешь, прогуляемся? Посмотрим город, может, сама вспомнишь, где ты живёшь! Как тебе?
– Давай, – охотно согласилась Алиса.
***
Девушки сошли на остановке в районе, который Милашка назвала Старым Городом. Трамвай, отъехав от платформы, сложил «рога» на крыше и покатил дальше с тихим шипением и посвистыванием.
– Как же это он без проводов? – удивилась Алиса.
– А он на пневматическом двигателе. Пока за провода держится, едет на электричестве. Заодно заряжает аккумуляторы, а компрессор подкачивает воздух, давление в баке поддерживает. А как отцепляется, то дальше едет на силе сжатого воздуха.
– Вот как. И что, у вас… у нас всё на таком ездит?
– Ну, есть машины и на угольном, и на газовом двигателе. Но газ дорог, к тому же у лягушек покупается – это они его на болотах добывают, в основном. А уголь вреден: от него знаешь, сколько пыли? А пыль – это и для суставов смерть, и для головы, если в мозг просочится.
И верно. Алиса почти ничего не знала о своём теле, но живо вообразила, как густеет от пыли смазка, стопорятся и замирают шестерёнки. И тогда – что? Обездвиженность, сон… или гибель?
– Нет, электричество и пневматика лучше всего. За ними будущее, – заключила Милашка. – Ну, пошли!
Старый Город выглядел копией заброшенных кварталов, с такой же вычурной старинной архитектурой – но здоровым, не тронутым запустением и гибелью. Меньше каналов, зато больше бульваров в сени раскидистых деревьев, цветущих клумб, статуй на площадях и каменных львов на крылечках. Первые этажи величественных домов пестрели вывесками, сверкали витринами магазинчиков и салонов.
Всё здесь было чинно, старомодно и благообразно. Неторопливо прогуливались прохожие, лавочники выходили на крылечки, затягивались паром из трубок и вели беседы. Иногда проезжали пневмобили, блестящие бронзой, сталью и лакированным деревом: у каждого сзади была приделана пара цилиндрических аккумуляторов, похожих на бочонки.
Алиса с интересом разглядывала встречных кукол. Дам и девушек в нарядных платьях или женских брючных костюмах, мужчин в сюртуках и жилетах. Куклы все были разного сложения: кто повыше, кто пониже и пошире. Лица некоторых выглядели похожими, будто их делали по одному образцу – и всё равно, у кого-то нос был длинным, у кого-то курносым, у одних щёки были круглей, у других скулы выше. Многие мужчины носили усы, бородки и бакенбарды. Женщины украшали себя более затейливо – кроме косметики, некоторые щеголяли нарисованными на лицах цветными узорами или россыпями блёсток. У одной богато одетой куклы на лице сверкало созвездие драгоценных камушков, вделанных прямо в кожу. А один раз Алиса увидела женщину с лицом, расписанным белым и красным, будто маска: с высокой смоляной причёской на голове, одетая в длинный синий халат с бело-золотыми цветами, она церемонно шла под руку с черноусым господином в сюртуке и цилиндре.
Девушку удивило, что изредка среди прохожих попадались и лягушки – важные, одетые по кукольной моде. Перешитые брюки и юбки на них смотрелись потешно. Встретилась им даже семья: отец, мать (женщину-лягушку Алиса отличила лишь по платью с кринолином и шляпке с цветами, да ещё по кружевному зонтику в лапе) и четверо лягушат, носившихся вокруг.