– Что мы одна семья! Других близких, кроме сослуживцев, у нас не бывает. И служба – семейная честь, а приказ – семейный долг. А значит, канцелярский служащий всегда и со всем справится, – в голосе Милашки прозвучали привычные хвастливые нотки. – А если не справится, за ним придут другие. Это даже в нашем гимне поётся.
– Да?
Милашка замурлыкала под нос, подстраивая свой шаг под мелодию бодрого маршика, а потом запела:
Мы свято верим Правилам и слову командира,
И если вдруг не справлюсь я – за мной придёт другой!
Мы служим Канцелярии! Не посрамим мундира:
Шагаем лишь вперёд, храня порядок и покой!
Сквозь огонь и Мглы седое марево:
Дух пылает, в сердце честь жива!
Слава Канцелярии,
Слава Канцелярии,
Слава Канцелярии,
Слава и виват!
Алиса улыбнулась. Милашка была так упряма и непосредственна в своём энтузиазме! Черноволосая кукла постаралась шагать с подругой в ногу, а потом начала подпевать на припеве:
– …Слава и виват! – уже на два голоса допели они, дойдя до конца улицы. Здесь земля уходила вниз поросшим редкими кустами склоном; пологие холмы ступенями тянулись вдоль тускло поблескивавшей реки, что лентой убегала на запад по равнине.
Закат уже догорел, и лишь остатки солнечного желтка тонули в грядах облаков над горизонтом, утопающим в синей дымке. Близилась ночь, на город мягко опускались сумерки. Зажглись окна домов, разбросанных по холмам. Дальше к западу огоньки становились всё реже, теряясь в укутавших равнину тенях, будто морские светлячки на глади вечернего моря.
Алиса обернулась. С востока уже наползала тьма, и в ней Вертеполис расцветился огнями и налился мерцающим заревом. Выше всех домов белела игла Шпиля: к ней причаливал мигающий огоньком термоплан.
– Я в д-детстве мечтала о море, – вдруг призналась Милашка. – Когда мы по вечерам на крышу в-вылезали, сидела на краю и смотрела. Воображала, что это взаправду море: что я однажды сб-бегу и уплыву… – в голосе её прозвучала нотка грусти.
Алиса украдкой огляделась, гадая, откуда могла любоваться закатом подруга. На миг ей самой представились озарённые закатом паруса кораблей, идущих в порт. Взор девушки зацепился за тёмное здание с массивной башней, нависшее над обрывом. Точь-в-точь старинный форт у моря! А может, даже тюрьма… Смотреть на него было неуютно.
– Ладно, идём! – прежним весёлым голосом позвала Милашка.
Вниз по склону шла узкая каменная лесенка с рассыпавшимися перилами. Девушки спустились по ней туда, где сквозь деревья сияли огни. Прошли под сплетёнными аркой ветвями, и перед ними открылась Гавань.
Приземистые строения складов и ангаров – настоящий лабиринт, заросший сорняками – окружали огромную площадь, освещённую прожекторами на высоких мачтах. На противоположной её стороне высилось здание с циферблатом старинных часов на фасаде и большими освещёнными окнами первого этажа, за которыми прохаживались тени. Когда-то козырёк над входом венчали жестяные буквы, но теперь поверх нескольких сохранившихся («АВ…О…КЗ…Л») красовались вывески: «Зал ожидания». «Мотель (от 50 бал/сут)», «Заправка транспорта: газ, уголь, карбен, кузель, дрова, сено».
И почти вся площадь была занята разномастным транспортом. Здесь были дилижансы, напоминавшие сундуки на колёсах, и крытые брезентом фургоны. Одни экипажи были запряжены лошадьми, другие – громадными, толстыми жабами с пупырчатой шкурой; жабы жевали корм из корыт и лениво моргали тяжёлыми веками.
Были и железные машины со здоровенными колёсами и высокими трубами. И обвешанная тюками, узлами и чемоданами двуколка, запряжённая длинноногой, клювастой птицей с зелёными перьями и синим хохолком на голове. И совсем уж странный экипаж – большущее колесо, внутри которого на оси была подвешена круглая железная кабина с иллюминаторами и торчащими патрубками. Была ещё одна жаба, но ездовая – под седлом, покрытая яркой попоной с вышитым солнцем, с бронзовой налобной пластиной…
Но больше всего Алису поразил транспорт, который она сперва приняла за причудливый ангар, потом за гигантское осиное гнездо; когда же они подошли ближе – девушка даже остановилась.
– Милашка! Это что, улитка?
– Где улитка?
– Вон там. Улитка?
– А, эта? Да, улитка.
– Улитка?!
– Улитка. А что?
– Ничего… себе!
Улитка была гигантской: завитый панцирь-домик на спине огромной, влажно блестящей туши – высотой чуть ли не с трёхэтажный дом, а голубые глаза на стебельках вздымались выше кукольного роста. В панцире тут и там прорезаны круглые окошки, с одного боку приделан балкончик, а из верха торчала дымовая труба с острым колпаком. Спереди раковины был подвешен горящий фонарь. Медведь в комбинезоне кормил улитку, накалывая на вилы целые тюки сена и засовывая ей в пасть.