– И-и-и вот он, решающий момент! Бомбардир «Струбциния» завладевает мячом! О-о, неужто, близится его коронный удар? Никто ещё не смог его взять! Да, да, друзья, он ведёт мяч к воротам «Электрофора», обходит Соренсена, обходит Билькевича! Выходит один на один с вратарём! Удар! Го-о…
Бомбардир красно-жёлтых нанёс могучий удар – но в последний миг подлетевший сбоку защитник успел в прыжке впечатать пинок в уже летящий в ворота кручёный мяч. Изменив траекторию, вращающийся мяч с гулом понёсся в сторону трибун бело-голубых. Красно-жёлтые разразились разочарованным воем – тогда как трибуны «Электрофора» буквально всплеснулись: ликующие болельщики вскочили с мест, заметались над головами флаги… И тут летящий мяч, пронёсшись над трибунами, как ядро из катапульты, со всей силы врезался одному из радостно вопящих бело-голубых прямо в подбородок.
Удар, треск! Оторванная голова болельщика в кепке взлетела в воздух. А тяжёлый, пружинный мяч из оббитых резиной бронзовых шестигранных пластин – буквально взорвался от удара. Металлическая шрапнель вперемешку с пружинами брызнула во все стороны, хлестнув по болельщикам.
– …о-о-отов поспорить, такого мы не ждали! – тоном ниже ошеломлённо проговорил комментатор. Но его уже не слушали. Голова описала над головами зрителей дугу, упала в проход и покатилась по ступенькам, ошалело хлопая глазами.
Сидевший в верхних рядах, на самой «галёрке», Воробей – до этого безучастный к игре, и втихомолку пытавшийся открутить от сиденья уже четвёртый болт – увидев это, вскочил с места. Взобравшись на спинку переднего сиденья, он поскакал через ряды и зрителей, будто горный козёл, даже позабыв о хромоте. Поравнявшись с катящейся головой, схватил её под мышку – и с безумным хохотом ринулся к выходу.
– Стой! Куда, падла?
– Лови!
Деф вспрыгнул на перила лестницы, лихо съехал по ним, прижимая к груди голову, и выкатился на улицу. Вслед за калекой из дверей вырвались несколько бело-голубых болельщиков. Уйти от них на хромой ноге нечего было и мечтать – и Воробей швырнул голову в преследователей. Первый из болельщиков еле успел поймать её.
– Пенальти! – хохоча, выкрикнул Воробей. Болельщики смешались в кучу; один замахнулся пустой бутылкой, желая швырнуть её в дефа… И на замахе шарахнул ей о голову одного из красно-жёлтых, выбежавших следом. В следующую секунду незадачливый метатель получил кулаком в челюсть.
– Вали «струпьев»! – заорал кто-то из бело-голубых.
– Гаси «синяков»! – загремело в ответ. Позабыв обо всём, болельщики налетели друг на друга в драке. А внутри стадиона на трибунах уже бушевало пёстрое варево: смешавшиеся зрители нещадно тузили друг друга, швырялись банками, расшатывали и выламывали кресла. Когда завыли сирены, заверещали свистки, и к стадиону со всех сторон устремились милиционеры в шинелях и касках – их захлестнула выплеснувшаяся на улицы толпа, орущая и сыплющая ударами…
Прошло немало времени, прежде чем шум стих. Толпа растеклась по улицам, отмечая путь звоном разбитых витрин; где-то вдали сигналили мобили, слышались вопли и пение. У Вертепа асфальт был усеян битым стеклом, растоптанными жестяными банками, кепками и флагами… А ещё – отломанными пальцами, выбитыми глазами, оторванными кистями рук. Милиционеры затаскивали в фургоны скрученных дебоширов. Двое санитаров-лягухов вынесли на носилках обезглавленное тело болельщика.
– Успели? – спросил один, пока носилки грузили в медицинский экипаж.
– А то! – усталый, но довольный врач показал большую стеклянную банку, наполненную морозной дымкой. Внутри банки находилась голова, недоумённо водившая взглядом по сторонам. – Восемь минут сорок три секунды! Ещё немного – и всё, мозги бы стёрлись… Тут главное, вовремя заморозить. Всё, поехали!
В суматохе никто не обращал внимания на неприметные фигуры, скользящие в тени вдали от света фонарей и фар, и подбирающие добычу. Руки, суставы, глаза... Увечные оборванцы из трущоб сегодня собирали богатый урожай!
В тёмном закоулке Воробей, герой сегодняшней ночи, заприметил соблазнительный трофей: выбитую челюсть. Положив на асфальт приятно тяжёлый узел с добычей, он уже нагнулся было – как вдруг желанную находку придавила чья-то нога. Взглянув вверх, Воробей поморщился: