Отряд партизанский у нас был сильный. Но особенно не активизировался. Задание у него было другое, секретное. Володька мой в нем разведчиком был…
Иван Сергеевич замолчал, начал скручивать новую цигарку.
Я отлично понимал его. Чувствовал, что он может рассказать мне немного, почти ничего. В памяти его живет только сын.
— В первый день войны Володька в райком ушел. Потом забежал домой на час, собрал рюкзак и уехал окопы копать. До осени почти мы его не видели, а в сентябре ночью прибежал домой. Худой, грязный. Вымылся, переоделся и ушел на заре. На прощанье сказал только: «Ты, батя, никому не говори, что я здесь, будут спрашивать, скажи, на восток ушел». Потом уж я узнал, что он разведчиком сталь ходил часто через линии фронта. Приводил ко мне ночью каких-то людей. Кто такие сказать не могу, не спрашивал. Помню, пришел один, переночевал. Утром побрился, одеколоном спрыснулся, гляжу, выходит из комнаты в полной немецкой офицерской сбруе. Подмигнул мне, руку пожал и прямо в комендатуру. Я из окна глядел. Идет по улице, спина прямая, мундир как влитой, перчаткой помахивает, ну вылитый фриц. Да… Но ведь вам про Зину надо.
Привел и ее Володя однажды. Зимой сорок второго. Молоденькая, чуть старше Володьки. Веселая, все смеялась. Симпатичная, в общем, девушка. Я ее спросил: «Ты, дочка, здешняя?» «Нет, — говорит, — я из-под Москвы. Наш город от столицы в ста километрах». И название его говорила, только позабыл я. Помню, что смеялась она, мой сапожный инструмент увидев. Все шутила, что город ее издавна башмачниками славен. Так вот пошутили и ушли. Молодые были, дети совсем… Была б моя воля, ни за что от себя не отпустил. Он улыбнулся печально и смущенно, как бы признался в собственной слабости.
Боялся я крепко за своего Володьку. До войны он только десятилетку кончил. В Тимирязевскую академию собирался. Ботанику любил. Вроде как я, травы всякие собирал, гербарии. Поначалу везло ему. Два раза из-под рук у немцев уходил. Однажды взяли их в Осташкове, бросили в сарай. Володька немецкий знал немного, отличником в школе был. Из разговора немцев понял: утром расстреляют. Всю ночь они руками лаз копали — руки все в кровь. Но все же выкопали, ушли.
Второй раз в Ржеве прихватили повели в гестапо. Опять бежал, днем прямо… — Он замолчал, задумался. — И еще раз я Зину видел. Лучше бы и не видеть. Ее и Володьку на санях привезли. Если бы не сказали, что они, не узнал бы. Изрезали всех, ножом глаза выкололи, звезды резали…
Иван Сергеевич встает и отходит к окну. Тишина, только трещит самосад в цигарке…
Дома я достал блокнот и записал все, что удалось узнать о Зине. Оказалось, почти ничего. Кроме Павлова, ее никто не видел в Пено. Правда, был еще один человек. О нем мне тоже говорил Павлов. Его уже нет, он получил полной мерой за все: измену, жестокость, трусость. Остался пожелтевший от времени протокол допроса бывшего начальника вспомогательной полиции Ефрема Тараканова.
«Следователь. Гражданин Тараканов, кем вы работали до оккупации города Пено гитлеровскими войсками?
Тараканов. Работал по снабжению на лесопилке.
Следователь. Когда вы вступили в вспомогательную полицию?
Тараканов. Сразу после прихода немцев.
Следователь. Расскажите о вашей службе в зондеркоманде гауптштурмфюрера Рауха.
Тараканов. Я не служил в ней. Иногда мы совместно выезжали на операции.
Следователь. Участвовали вы в операции на станции Осташково?
Тараканов. Да, участвовал.
Следователь. Откуда вы выехали в Осташково?
Тараканов. Митино. Из деревни Митино.
Следователь. По дороге из Митино вы кого-нибудь встретили?
Тараканов. Да. Парня и девушку.
Следователь. Расскажите подробнее.
Тараканов. Мы только выехали из деревни и сразу у столба-указателя встретили парня и девушку.
Следователь. Как они выглядели, в чем были одеты?
Тараканов. Молодые… Парень в черном полушубке, в шапке рыжей, девушка в зимнем пальто с белым воротником, в платке сером.