Следователь. А что было дальше?
Тараканов. Гауптштурмфюрер Раух проверил у них документы и отпустил.
Следователь. А потом?
Тараканов. Потом, видимо, заподозрил и велел задержать.
Следователь. Как же так, сначала отпустил, а потом заподозрил?
Тараканов. Не знаю.
Следователь. Полицейские Акимов и Соловьев на допросе показали, что именно вы опознали в парне пенского комсомольца Владимира Павлова, а в девушке неизвестную, приходившую к вашему родственнику, мезиновскому старосте, перед его убийством. Хотите очную ставку?
Тараканов. Нет.
Следователь. Рассказывайте.
Тараканов. Раух их отпустил, а когда наши сани с ними поравнялись, я их и узнал. Тогда я догнал сани Рауха и сказал ему. Ну, а он велел их задержать.
Следователь. А что было потом?
Тараканов. Допрос, соответственно. Били их, пытали.
Следователь. А вы что делали?
Тараканов. Мы не пытали, мы костер жгли.
Следователь. Зачем?
Тараканов. Немцы на огне штыки калили для пыток.
Следователь. Что рассказали Владимир Павлов и его спутница?
Тараканов. Ничего. Так и умерли молчком.
Следователь. Что с ними сделали после пытки?
Тараканов. Известно что — застрелили.
Следователь. Кто стрелял?
Тараканов. Я.
Следователь. Значит, вы признаете себя виновным в выдаче фашистам, пытках и убийстве двух комсомольцев?
Тараканов. В выдаче признаю. Потом застрелил, да все равно они бы лишь мучились. А пытать не пытал. Я костер жег.
Вот и все, что есть у меня.
Но все же я кое-что уже знаю. Я знаю, хотя приблизительно, какая Зина внешне. Знаю, в чем она была одета. И знаю самое главное: есть в ста километрах от Москвы город, который с давних времен славен башмачниками.
Утром я уехал из Пено. Так и не удалось мне на этот раз поудить рыбу в серо-синих холодных озерах.
В Москве я позвонил известному краеведу, специалисту по Подмосковью Овсянникову. Я вкратце рассказал ему историю с памятником и все, что мне известно о Зине…
— Подождите-ка у телефона, — попросил Овсянников.
В трубке что-то шуршало, доносились обрывки разговоров. Время тянулось бесконечно долго.
— Вот что вам я посоветую, — раздался наконец в трубке густой баритон моего собеседника, — под Москвой всего четырнадцать городов, издавна славных башмачниками. Но вы пока остановитесь на трех: Бронницы, Зарайск и Талдом. Они наиболее характерны для этого вида промысла. Желаю удачи, — засмеялся Овсянников.
А мне было не до смеха. Чего проще, казалось в поезде Осташков — Москва, — приеду, позвоню Овсянникову, он назовет город, поеду туда и найду. Но все оказалось сложнее во сто крат.
Поиски Зины начались пасмурным июньским утром на автобусной остановке Серпуховской площади.
В Бронницах я пробыл два дня. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы узнать фамилии и имена всех двадцати двух женщин, призванных в армию с 1941 по 1945 год. Среди них были Клавы, Марии, Ольги, даже попалось такое редкое имя, как Северина, не было только Зинаид.
В Зарайск автобус приходил в час дня. Все учреждения закрывались на обед. У меня был целый час, чтобы разыскать районный архив. Сорок минут я петлял по дощатым тротуарам, наконец на самой окраине города на маленьком покосившемся домике я прочитал полустершуюся вывеску: «Районный архив». На дверях висел здоровый амбарный замок. До начала работы было еще двадцать минут, и я присел на скамейку.
— Вы меня ждете? — раздался у меня за спиной голос.
Я обернулся. Невысокий старичок в старомодном пенсне с черной лентой держал в руке тяжелый ключ с мудреной головкой.
— Если вы работаете в архиве, то вас.
— Вам, видимо, молодой человек, нужна выписка из метрического свидетельства?
— Нет.
— Тогда копия свидетельства о браке?
— Тоже нет.
— Ну тогда вам нужна справка, с какого года наши родители живут в Московской области. Это теперь очень модно. — Старичок подошел к дверям и начал копаться с замком. — Многие берут такие справки. Я понимаю: прописывают стариков, получают большую площадь. Ну что ж, милости прошу.
Я вошел в комнату, в которой с трудом помещался обшарпанный канцелярский стол.
— Вы простите, я не знаю вашего имени-отчества.
— Николай Никитич.