- Мило, - отзывается Кармел, и Томас передает его ей. Он действительно хорошо сделан. На нем точно выполнена резьба, и он так отполирован, что сверкает белым светом.
- Какая прелесть.
Кармел передает его мне. Руны манят к себе, словно призрачная приманка. Очень искусная работа, если камень функционирует. Я перевернул его в своей руке: при касании он кажется холодным и тяжелым, как куриное яйцо.
- Итак, - говорит Томас, забирая камень-руну назад и ложа в карман. – Хотите попробовать?
Я смотрю на них и киваю.
- От винта!
Дорога в Гранд-Мараис, штат Миннесота, долгая, поэтому мне скучно ехать так в темноте. Ветви сосен колышутся и мелькают перед фарами, и из-за того, что я наблюдаю за пунктирной линией на дороге, начинаю ощущать дурноту. В большинстве своем при спуске я пытаюсь заснуть на заднем сиденье или, по крайне мере, симулировать сон, попеременно подслушивая или же не обращая на их разговор внимание. Когда раздается шепот, я понимаю, что они говорят об Анне, стараясь никогда не упоминать ее имени. Я слышу, как Кармел говорит о том, что все безнадежно, что мы никогда не узнаем, куда она отправилась, но если бы нам выпал такой шанс, не стоило бы им пользоваться. Томас практически не спорит с ней; он не смеет этого делать, когда Кармел чем-то обеспокоена. Этот разговор вызывает во мне гнев. Теперь это обычное явление.
- Сворачивай, - говорит Томас. – Думаю, что здесь есть дорога.
Когда Кармел пытается в Ауди настроить навигатор на дорогу, которых здесь не так уж и много, грязью изрытую колеями от следов внедорожника, я вытягиваю шею поверх сиденья. Машина полноприводная, но все равно существует высокая вероятность здесь застрять. Должно быть, здесь в последний день или около того лил сильный дождь, поэтому дороги до сих пор покрыты лужами. Я собираюсь Кармел посоветовать бросить все это, развернуться и уехать, когда что-то черное мелькает в свете фар.
Мы тормозим.
- Это оно? – спрашивает Кармел. «Оно» - это огромный черный амбар, стоящий на краю неплодородного поля с безжизненными стеблями урожая, взъершенными вверх, словно растрепанные волосы. Дом, который, должно быть, входил в его состав, наряду с другими постройками, уже давно снесен. Все, что осталось, это амбар, мрачный и одинокий, ожидающий нас напротив леса, полного молчаливых деревьев.
- Сверьтесь с описанием, - говорю я.
- Отсутствует, - отвечает Томас, роясь в своей курьерской сумке.
- У нас есть только схематический рисунок, помнишь?
Он вытаскивает его, затем Кармел подносит рисунок к плафону. Лучше бы она этого не делала. Появляется мгновенное ощущение слежки, словно освещение выдало все наши секреты. Кармел тянется, чтобы выключить его, но я кладу руку ей на плечо.
- Слишком поздно.
Томас прикладывает рисунок к окну, сравнивая его с темной фигурой амбара. На мой взгляд, с ним мало схожести. Это черновой вариант, и нарисован он угольным карандашом, так что это всего лишь иной оттенок черного. Он пришел по почте вместе с указанием, и мне кажется, его нарисовали под воздействием транса. Кто-то воссоздал его образ, пока была такая возможность. Ему, вероятно, следовало открыть свои глаза и посмотреть вниз на бумагу. Зарисовка обладает определенно фантастическим качеством, с нечеткими краями и множеством жестких линий. Она выглядит так, будто её нарисовали четыре года назад. Но если их сравнить, то амбар и рисунок становятся все больше и больше похожими друг на друга, словно это не их настоящая форма, а что-то большее.
Глупо все это. Сколько раз говорил мне отец, что плохих мест не бывает? Я лезу в рюкзак и достаю атаме, а затем выхожу из машины. Лужи достают почти до шнурков, и к тому времени, пока я добираюсь до багажника Ауди, мои ноги уже мокрые. Обе машины Томаса и Кармел были оснащены и снабжены всем необходимым, словно жизнеобеспечивающий аванпост, с кучей сигнальных ракет, шерстяных одеял и вещей первой необходимости, чтобы удовлетворить самые параноидальные вкусы ипохондрика. Томас рядом со мной осторожно ступает по грязи. Кармел хлопает по багажнику, затем мы достаем три фонарика и один фонарь, использующийся для кемпинга. В темноте мы идем все вместе, чувствуя, как немеют наши ноги, и, слушая, как носки хлюпают в ботинках. Здесь мокро и сыро. Не растаявшие островки снега все еще плотно опутывают подножие деревьев и амбар со всех сторон. Мне опять приходит в голову, насколько зловеще он выглядит. Даже хуже, чем обрушенный в викторианском стиле дом Анны. Он сжался на земле, словно паук, ожидая, когда мы подойдем слишком близко, притворяясь неживым. Но это глупо. Это просто холод и мрак проникают под мою кожу. Тем не менее, я бы, безусловно, не оценил того, если бы кто-то решил приехать сюда с бензином и спичками.