- Вам стоит отдохнуть, Ваше Высочество, - Стилхет, будучи наставником, следил за каждым движением девушки из-под полуопущенных ресниц.
Амери с новым порывом ярости взмахнула металлическим веером, делая выпад. Оружие со свистом разрезало воздух, на мгновение скользнув ярким отблеском по угрюмому лицу девушки.
- Я только начала, - делая выпад за выпадом, выдохнула она.
- До вашей…
Амери, не давая возможности договорить, бросилась вперёд и, делая очередной шаг, раскрыла веер. Стилхет в последний момент отклонился, встревоженным взглядом провожая мелькнувшее у груди оружие, но девушка, не дав ему опомниться, развернулась и ударила пяткой в бедро. Парень упал на колени, стиснув зубы, а Амери, сжимая у его шеи веер, криво ухмыльнулась.
- Сам учитель у моих ног, – пропела она. – Неужели я всё же вас победила?
- Были бы вы не столь самонадеянны, - прошептал Стилхет. В его лёгкой и, как сказала некогда Амери, «почти привлекательной» улыбке таилась опасность, которую сложно было распознать с первого раза. Всё-таки, он был одним из лучших рыцарей Рот-Бладверк.
Девушка, не сводившая глаз с его губ, не сразу заметила в полутьме руку, которая крепко схватилась за её запястье, заставляя выронить веер. Зашипев, точно дикий орм*, она попыталась ударить парня в пах, но в долю секунды оказалась прижата к земле, словно пойманное животное.
- Я хотел сказать, что до начала приготовлений к вашей свадьбе осталось несколько часов, а вы даже не спали, - невозмутимо продолжил Стилхет, сжимая запястья Амери над её головой.
Девушка негодующе всматривалась в лицо наставника и молчала, но через пару секунд отвела взгляд, почувствовав себя неловко. За несколько месяцев они сотню раз лежали в подобных позах, потому что ей никогда не удавалось одолеть его, но каждый раз был для неё как первый. За семнадцать лет она никогда не позволяла мужчинам сделать хотя бы шаг в её сторону, ощущая невероятную тревогу в их присутствии. Наверное, правильнее было бы сказать, что эта тревога появилась только благодаря её первому и единственному побегу из дворца, когда ей было всего четырнадцать. Именно той ночью она была чуть не продана на аукционе в качестве домашней зверушки некоему зажиточному дворянину в чёрной маске, который скалил на неё белые зубы. Позже Амери узнала, что многих женщин её народа попросту продали в рабство в другие королевства, и большинство из них погибало, не прожив и года на чужой земле. Некоторых убивали хозяева, так как те были чересчур упрямы и свободолюбивы, а с некоторыми расправлялись дикие существа, проживавшие по большей степени в королевствах Скогар и Льюс-Химл. Даже будучи совсем юной, Амери прекрасно понимала: её народ на грани вымирания, и сам король лично содействует этому.
Йорк пошевелилась, чувствуя себя прескверно: с одной стороны - от бесконечно съедающих изнутри непонятных чувств и эмоций, а с другой – от проницательного взгляда Стилхета. Через несколько неимоверно долгих секунд он всё-таки помог ей подняться и проговорил, как показалось девушке, немного смутившись:
- Я проведу вас.
Амери косо на него взглянула:
- Я в состоянии дойти сама. Можешь возвращаться.
Возможно, дело было в том, что Стилхет никогда не предлагал свою помощь, и потому девушке показалось это странным, или же он почувствовал что-то неладное, когда Амери, подобрав веер, крепко стиснула его в руке и с какой-то поистине тёмной решительностью взглянула на горизонт.
Но Йорк знала: никто и никогда ей не поможет, даже если её жизнь будет на волоске от смерти. Отец не изменит своего решения: болезнь практически полностью исказила его разум, а королевству нужны были сильные союзники; сёстры уже давно покинули королевство, обвенчавшись с герцогами других племен, а Стилхет, пусть и отчасти симпатизировавший Амери, всегда встанет на сторону короля. Все переживания вырыли огромную дыру в её сердце и время от времени лишали сна, заставляли мучиться, содрогаясь от собственных мыслей. И каждый раз ей кажется, будто она плывет в ледяном море редких надежд и пустых ожиданий, пытаясь отыскать берег и хотя бы немного передохнуть, но всякий раз страхи и отчаяние непременно настигают её. Амери не хотела признавать, но одиночество давило на неё, как тяжелая нога давит крошечное насекомое, лишенное надежд спастись. Пытаясь смириться, она строила невероятно высокие стены из гордости и упрямства, боясь, что люди принесут ей слишком много боли.