На кухне прислушалась. Кто-то будто терся о стену с другой стороны. Привычный звук. Раньше она бы и внимания не обратила, а сейчас попятилась к двери. Пока нащупала ручку, звук затих. Лиза вернулась к кухонному гарнитуру и достала из верхней полки два стакана. Именно так всегда делала Полина. Но сейчас-то ее нет, значит, второй стакан ни к чему. Лиза зачем-то все-таки оставила его на столе. В свой закинула пару полосок шоколадки, налила немного молока и отправила стакан в микроволновку. Сквозь гудение микроволновки слух выискивал посторонние шумы. Ничего. Минуту спустя Лиза достала стакан. Что-то было не так. Она точно помнила, Полина всегда ставила на минуту. Один писк таймера. Вместо горячего шоколада получилось молоко с прилипшей ко дну шоколадкой. Может, стоило разломать ее на окошки? Неважно.
Лиза разбила в стакан яйцо, высыпала столовую ложку муки и принялась размешивать. Уже по виду теста стало понятно, что ничего не выходит. На всякий случай она все-таки решила его запечь. Сколько же там было писков? Много. Но готовилось быстро. Решила начать с пяти минут. Секунд через сорок комнату заполнил знакомый запах. Лиза распахнула дверцу. То, что она достала из микроволновки, было очень похоже на Полинин шоколадный фондан. Вот он, у нее в руках, как и каждую неделю. То самое лакомство, после которого вечно следящая за калориями Полина тщательно выскребала стакан и облизывала ложечку. Фондан здесь, а Полины нет. К горлу подкатил ком. Кажется, она переела макарон на обед.
Лиза поставила стакан с фонданом рядом с пустым и пошла в комнату. Ту, где стояло пианино и телевизор. Родители называли ее залом, но на самом деле это была Полинина спальня. Здесь могла бы жить и Лиза, просто Полина любила заниматься по ночам. Благо, на гибриде можно было играть в наушниках. Соседи поначалу жаловались на стук клавиш и просили печатать потише, но со временем привыкли. Знали бы они, шутили между собой девочки, что за гигантская печатная машинка издает эти звуки. Полина это чудо техники окрестила музыкальной шкатулкой. Если поднять крышку, струны звучат громче, но никаких струн внутри нет.
Телевизор Лиза не смотрела. Только за компанию с Полиной, пару раз в неделю. Сейчас впервые включила его сама. Как раз вовремя. На экране появилась знакомая заставка, заиграла примитивная мелодия, которая должна была навевать мистические мысли. Те, кто так считал, вряд ли слушали «Пляску смерти» Листа или «Агонию» Шнитке.
«Двадцать седьмое февраля две тысячи двадцатого года, Н-ск, — произнес мужской голос за кадром, а на экране появилась стела с названием города. — Из закрытой квартиры на четвертом этаже исчезла девятнадцатилетняя Полина Семенова».
Сначала снизу вверх показали многоэтажку, а следом — крупным планом лицо Полины с выпускной фотографии. Лизе почудилось, будто комната переворачивается. Она вжалась в спинку дивана. Может, права была мама, когда уговаривала съехать с квартиры? Мало того, что отсюда исчезла Полина, так теперь еще и камеры следят за домом. Нет, конечно, никто не следит. Снимали заранее, на кадрах же светло. И сосед-алкоголик, что шуршит за стеной на кухне, не Мефистофель, чтобы проникнуть в квартиру через закрытые окна и дверь. Тем более, теперь все на сигнализации. Теперь. Когда уже слишком поздно. Почему они не позаботились об этом раньше? Ведь переживала же она о пианино, за которое родители до сих пор платили кредит. Но того, что произошло, не могла даже представить.
«Полиция тщательно проверила соседние квартиры», — продолжал закадровый голос.
«Снизу и сверху семьи с детьми, — на экране появился Илья Павлович, оперуполномоченный, который вел Полинино дело. Его стол передвинули к окну, за которым горели фонари и мелькали огни фар. Постановочный кадр, а сам он такой же, как в жизни. Молодой, но уставший, в простом черном худи, без всякого грима. Интересно, а его пытались напудрить, или это обязательно только для женщин? Так странно было смотреть на знакомого человека по телевизору. — Слева никто не живет. Вызвали хозяйку, осмотрели квартиру — ничего. Сосед справа выпивает, к нему часто приходят нетрезвые гости. С его согласия тщательно обыскали помещение, не нашли никаких свидетельств, указывавших, что пропавшая там была. Нет стопроцентной уверенности, что утром она вообще находилась в доме».
Только ее слова. А Лизе-то казалось, что Илья Павлович ей полностью поверил…
«Девочка моя бедная, — на этот раз на экране появилась тетя Люба, утирающая слезы посеревшим от стирок платком. — Что с ней случиться могло?»