- Вот это вчера мы гульнули, конечно, - смеётся подруга, - Твои 33 я запомню надолго.
- Ты как домой добралась?
- Так я и не дома, вообще-то, - таинственно делится Олька.
- У Руслана? – вздыхаю.
Я бы тоже не прочь приложить своё тело к другому, мужскому. У Лёли есть Русик, у Дашки – Васёк. А мой удел – жить рядом с птицей.
- Если бы, - хмыкает Лёлька.
- В смысле? – я потрясённо сажусь. Отчего много мелких букашек начинают свой бег вокруг моего изголовья.
- Музыкантов помнишь? – эту фразу она почти шепчет в динамик.
- Каких музыкантов? – я напрягаюсь, но помню лишь музыку. Чей-то приятный ласкающий бас исполнял всем знакомую песню про белых лебедей на пруду.
- Ну, короче, они под конец вечера пели на сцене. Так вот, я с вокалистом, - хихикает Олька.
- А как же Руслан? – говорю.
- Ну, а что? Я свободная женщина! – сквозь похмельный дурман просыпается в Лёле гордячка.
Она запросто может вот так, поменять ориентир. Я же всегда относилась к мужчинам, не как к дополнению, а скорее считала себя таковым. Принимала чужие условия, делала вид, и цеплялась за тех, кто во мне не нуждался.
- А у тебя как? Срослось с гитаристом? – интересуется Олька.
- С каким гитаристом? – я хмурюсь.
- Ну, был там один. Или двое, не помню, - вещает подруга.
- Или двое? – от удивления я не могу удержаться внутри вздох.
- Ну, вокалист-то один, а музыкантов там много было, - торопливо лопочет она. Видно тот самый певец до сих пор где-то рядом.
- Как его звали? – говорю я, имея ввиду гитариста.
И что есть сил, вспоминаю упругость гитарной струны.
- Прикинь, я понятия не имею! Со мною такое впервые. Обычно я знаю, с кем сплю, - шепчет подруга.
- Да я не про…, - начинаю, - А ладно!
- Слушай, а Кира-то как? – уточняет она.
Я вспоминаю Кирюткины стоны, когда я вручила её в руки старшего брата. Тот, видно, не стал покрывать похождения младшей сестры. Доложил обо всём. Вот, стукач!
- Да, нормально, живая, - вздыхаю.
- Отлично! – Олька на том конце провода хмыкает, - Только ты эту мелкую больше с собой не бери. Она же всех мужиков распугала! На шею охраннику вешалась. Бармен щемился уже под конец вечера за стойкой.
- Серьёзно? – пытаюсь припомнить.
- Ага, малолетняя шлюшка, - смеётся подруга, - Эх, где мои двадцать три года? Уж я бы зажгла.
- Ты итак отжигаешь, - опускаю на землю.
- Ой, да ладно тебе, - слышу шум наливаемой из крана воды. Олька жадно глотает.
Ловлю этот миг, чтобы выяснить:
- Оль, слушай, а вчера правда Савушкин был, или мне померещилось?
Напившись, придавленным голосом, Олька бросает:
- Ага, приходил.
От удивления я даже теряю дар речи. С одной стороны хорошо, что не плод моей бурной фантазии. А с другой…
- А зачем?
Олька снова глотает, слышу, как булькает:
- За тобой.
- В смысле? – не понимаю я.
- Ну, ты написала, вот он и пришёл. Нужно было забрать телефон, так и знала, напишешь! – с раздражением цедит подруга.
- И что было дальше? – призываю её продолжать и вгрызаюсь в кутикулу.
Олька вздыхает:
- Ну, он собирался забрать тебя. А ты ему заявила: «Если хочешь домой, то иди».
- И всё? – у меня отлегло.
- Нууу, - тянет Лёля, - Это я облекла в адекватную форму. А вообще, вы ругались. Он тебя обозвал пьяной сукой, а ты сказала, что истратила на него свои лучшие годы.
«Вообще, так и есть», - озадаченно думаю я.
- А ещё?
- Посмотри в телефоне, малыш, - произносит подруга с сочувствием.
Тут в нашу беседу врывается возглас:
- Кррасава!
«Не то слово», - говорю про себя.
- Ты с кем там? – удивляется Лёля.
- С Иннокентием, - смотрю на него. Вспоминаю, что надо кормить. Неохотно встаю, лезу в ящик за кормом.
- Это что за имечко такое? – Лёля смеётся, - Подожди! Так ты ж вроде с мамой?
- Попугай это, Оль! Какаду, - руки трясутся, и я умудряюсь рассыпать корм мимо кормушки.
Иннокентий, цепляясь за прутики клювом, ползёт.
- Ааа, точно! Забыла совсем. Отжала пернатого, значит?
- Это мой какаду, - говорю, наблюдая, как Кеша клюёт. Оголодал, бедолага! С такой-то хозяйкой.
- С худой овцы хоть шерсти клок, - иронизирует Олька.
Мы говорим ещё пару минут и прощаемся. И я тут же берусь изучать смс. Переписка пестрит тем, о чём я не помню.
Вот я пишу:
«А вд руг я беремена?», - с такими ошибками. Боже! Похоже, овца – это я.
«Тогда тебе лучше сделать аборт», - отвечает мне Савушкин.
«Ты псылаешь мня на аборт?», - продолжаю опасную тему.
«Юля, ты пьяная!», - делает Ромик попытку меня вразумить.
Но я проявляю упорство:
«Чисто гипотастищески».
«Я своих принципов не меняю», - жёстко парирует он.