— Да, мама, вы правы, мне не по душе такая забота, — приняла вызов Камида.
Ссору между матерью и дочерью вовремя погасил Гонсало, попросив Камилу проводить его в ту церковь, где обычно бывает Мария.
Виктория тоже пошла вместе с ними и тайком сунула отцу Орестесу успокоительные капли:
— Дайте Марии, пусть выпьет. Из ваших рук она примет.
Домой Марию удалось увести лишь после того, как подействовали капли, которых Виктория не пожалела для сестры, утроив необходимую дозу.
Весь следующий день Мария проспала, а когда очнулась, Викторйя вновь подлила ей в чай лекарство.
Мария стала бредить, у нее начались галлюцинации.
Обеспокоенная ее состоянием, Камила решилась еще раз поговорить с матерью без обиняков:
— Мама, почему вы подвергаете тетю таким страданиям?
— Как ты смеешь со мной говорить в подобном тоне! — рассердилась Виктория. — Что ты вбила себе в голову? Я лишь даю Марии то лекарство, которое ей прописал врач.
— Но тетя была совершенно здоровой, а от этого лекарства она стала бредить! — стояла на своем Камила. — Простите меня, мама, но, по- моему, вы… вы мстите своей сестре!
— Я вижу, болезнь Марии заразительна: ты тоже бредишь.
— Дай Бог, чтоб я ошибалась, — сказала Камила. — В любом случае прошу вас, мама, — вспомните, что тетя — ваша сестра, которую вы когда-то горячо и нежно любили!
Милагрос постучалась в дом Катриэля как раз в тот момент, когда он — в образе князя — и Синтия собирались ехать к Линчам.
— Простите, мне нужно повидать Катриэля, — смущенно молвила она.
— Его нет дома, — ответил Браулио, бросив растерянный взгляд на хозяина: «Ну же, подскажи, как мне быть дальше!»
Тот, однако, предпочел спастись бегством:
— Очень жаль, что мы не застали Катриэля. Передайте ему привет, — сказал он Браулио. — Пойдем, Синтия!
— Это была она? Милагрос? — догадалась Синтия. — Я поняла все по твоему волнению. Ты любишь ее!
— Нет! Это совсем другое: во мне говорит только злость и обида.
— Но что ей от тебя нужно? Зачем она. приехала? — не унималась Синтия.
— Меня это не интересует. Я слышать о ней не хочу! — ответил Катриэль раздраженно.
Синтия украдкой вздохнула. Больше она не заводила речи о Милагрос, давая возможность Катриэлю хоть немного успокоиться перед важной беседой с Гонсало Линчем.
В тот вечер Гонсало наконец показал князю документы на «Эсперансу».
— Я не сомневаюсь, что тут все в порядке, — сказал тот, — но все же хотел бы, чтоб на эти бумаги взглянул мой адвокат. Поймите меня правильно.
— Очень хорошо вас понимаю, вы поступаете как всякий истинно деловой человк, — не стад возражать Гонсало.
Простившись с ним, Катриэль завез бумаги Асурдую. Синтия подождала его в экипаже.
— Поедем ко мне, — сказала, она. — Тебе не стоит сейчас спешить домой. И вообще — давай поженимся! Завтра же! Так ты гораздо быстрее сможешь забыть ее.
— Нет, Синтия, — твердо ответил Катриэль. — Ты не заслуживаешь того, чтобы я или кто-то другой женился на тебе без любви. Ты достойна лучшей участи — быть любимой и желанной!
Домой он возвращался в сильном волнении. Зачем к нему приходила Милагрос? Наверняка она сказала это Браулио. Может, у нее случилось какое-то несчастье, а он, Катриэль, оттолкнул ее, даже не выслушав..
Однако, войдя в дом он вновь увидел там Милагрос.
— Я уговорил ее дождаться тебя, — сообщил Браулио. — Она мне все рассказала, и, думаю, ты тоже сможешь понять ее.
— Я никогда не смогу понять того, что она сделала, — отрезал Катриэль.
— У меня не было выбора! — воскликнула Милагрос. — Анибал угрожал мне!
— А как же он тебя сейчас отпустил? Ему надоела его игрушка? — язвительно спросил Катриэль.
— Анибал мертв.
— Ах, вот в чем дело! Теперь понимаю: я должен утешить скорбящую вдову?
— Перестань, Катриэль! Анибал грозился убить тебя. Поэтому я так поступила.
— Значит, ты спасла меня? А я, по-твоему, не способен был постоять за нас обоих? Ты считаешь меня трусом, ничтожеством!
— Нет, Катриэль, нет! Я только хотела спасти тебя.
— Но в итоге сама убила меня, оборвала мою жизнь! Я никогда не смогу простить тебе той циничной лжи, того демонстративного поцелуя. Уходи, Милагрос, уходи!
Она вновь попыталась объяснить ему, что ни¬кого, кроме него, не любит и не любила, но Катриэль был непреклонен.
И Милагрос ушла, пообещав напоследок:
— Больше вы никогда обо мне не услышите, князь!
На следующий день «князь» и Синтия вновь были у Линчей.