— Да нет же! — в отчаянии воскликнула Виктория. — Пойми, она — замужем. Такая встреча вам обоим ни к чему. Подумай о ее ребенке, он ни в чем не виноват…
— Проклятье! Ненавижу эту жизнь! — снова, как в бреду, стал повторять Энрике. — Смерть — вот что мне нужно! Шальная индейская пуля была бы для меня сейчас спасением.
Шатаясь от горя и вина, он направился к выходу.
— Я не пущу тебя! — закричала Виктория, ухватив его за руку. — Надо жить, Энрике! Ты не должен искать смерти, я тебе не позволю!
Он грубо оттолкнул ее, но она, падая, обеими руками крепко обхватила его ногу.
Энрике тоже упал, и между ними завязалась борьба.
— Ты не имеешь права!.. — бормотал он, задыхаясь. — Я хочу умереть.
— Нет, ты не умрешь! — продолжала удерживать его Виктория. — Я этого не допущу! Я люблю тебя и пойду за тобой, куда скажешь. Все брошу ради тебя, Энрике!..
На мгновение он ослабил борьбу, потому что ему почудилось, будто перед ним не Виктория, а Мария.
— Я люблю тебя, — повторила между тем Виктория и жадно припала к его губам.
У Энрике все поплыло перед глазами, он уже вообще перестал что-либо понимать.
А Виктория продолжала осыпать его страстными, давно выстраданными поцелуями горячо шепча:
— Я люблю тебя с того самого дня, как мы впервые встретились… Я молилась о тебе… Ни на минуту тебя не забывала… Я спасу тебя!..
Она решительно сбросила с себя одежду и судорожно стала расстегивать мундир Энрике.
— Доверься мне! Все плохое забудется. Останется только любовь, — приговаривала Виктория, лаская его безвольное, обессилевшее тело.
Наконец он встрепенулся и тоже горячо, — страстно ответил на ее ласки. Виктория буквально задохнулась от счастья, услышав от него такие желанные, невероятные слова:
— Милая моя! Люблю тебя, люблю…
— Энрике, любимый!.. — простонала Виктория, без остатка отдаваясь своему счастью.
И вдруг — как сквозь сон, издалека, из немыслимо чудовищной реальности — до нее долетели слова Энрике:
— Мария! Любимая! Мария…
Эти исступленные возгласы Энрике донеслись — также и до слуха Гонсало, который в поисках жены: забрел на конюшню.
Кровь ударила ему в виски, когда при слабом огоньке свечи он увидел перед собою два обнаженных тела, слившихся в страстном объятии, а неподалеку — воинский мундир и белый шелк платья, показавшийся ему ночной сорочкой Марии.
Лишь невероятным усилием воли Гонсало заставил себя сдержаться и тотчас же не убить любовников.
Мысленно посылая им проклятия, он осторожно выбрался, из конюшни и, взяв дорожные вещи, покинул дом Оласаблей, никем не замеченный.
Виктория же с горечью вынуждена была признать, что вся эта пламенная страсть Энрике предназначалась не ей, а Марии. Просто на него нашло затмение.
Энрике тоже через какое-то время пришел в себя и, с ужасом осознав, что произошло, стал просить прощения у Виктории.
— Я не хотел обидеть тебя. Я сам не ведал, что творил… Прости, если сможешь. Мне надо поскорее уйти отсюда. Я больше не вынесу этого кошмара: ты, Мария…
— Не говори так, Энрике, — взмолилась Виктория. — Я ни о чем не жалею. И ты не казни себя. Я сама этого хотела, потому что люблю тебя!
Он же, больше не имея сил оставаться здесь, выбежал из конюшни и, добравшись до своего коня, ждавшего его в саду со вчерашнего вечера, прошептал:
— Вези меня отсюда, дружок! Подальше… На смерть вези меня…
Уже начинало светать, когда Энрике покинул город и поскакал в тот дальний форт, где недавно был тяжело ранен капитан Толедо и где несложно было найти смерть любому, кто ее тем более сам искал.
А незадолго до этого разъяренный Гонсало буквально ворвался в дом Бенито и потребовал:
— Убей этого мерзавца! Немедленно! Бенито спросонок не понял, о ком идет речь:
— Зря вы волнуетесь. Гутьерреса мы отправим на тот свет, как только он выедет из города.
— Забудь о Гутьерресе! — с досадой молвил Гонсало. — Сейчас меня занимает совсем другой подонок — сержант Муньис!
— Ну и дела, — развел руками Бенито. — Ладно. В гарнизоне у меня есть приятели, они помогут. Будьте спокойны: сержант распростится с жизнью сегодня же!
— Смотри, я на тебя надеюсь, — сказал Гонсало и, подогнав экипаж к дому Маргариты, стал терпеливо ждать, когда ее муж уйдет на свою почту.
В томительном ожидании прошло несколько часов, но Гонсало некуда было ехать: теперь у него осталась только одна Маргарита, да еще капитал Оласаблей, который он, после сегодняшней ночи, просто обязан был прибрать к рукам — в отместку за унижение и позор, испытанный им по милости Марии.