— Но она же не сможет стать монахиней! Я слишком хорошо ее знаю, — сердился несчастный отец.
Мария тоже была уверена, что свободолюбивый нрав Виктории несовместим с монашеским образом жизни, и, отправившись в монастырь, прямо сказала об этом матери-настоятельнице.
— Насколько я поняла, Виктория ищет здесь не источник святой веры, а убежище от своих страхов и одиночества. Но пути Господни неисповедимы — иногда свершается чудо, — сказала Росарио.
— Поверьте, я лучше знаю свою сестру, — возразила ей Мария.
— Тогда непонятно, почему она искала помощи у меня, а не у вас, — резонно заметила Росарио.
— Ее толкнули к вам отчаяние и растерянность, — пояснила Мария. — И одиночество для нее — не лучшее лекарство.
— Иногда одиночество дает мудрый совет и указывает путь. В любом случае у Виктории сейчас есть возможность хорошенько обдумать свою жизнь и сделать правильный выбор, — заключила мать-настоятельница.
Вернувшись домой, Мария подробно пересказала этот разговор отцу, и он решил, что больше не имеет права скрывать случившееся от Адальберто.
Мария же, терзаемая двойственным чувством к сестре — ненавистью и жалостью, — собралась за советом к Асунсьон, которой она могла открыть всю правду о причине своей размолвки с Викторией.
— Передайте Гонсало, что я жду его в «Эсперансе», — сказала она отцу, и тот сделал робкую попытку удержать ее возле себя:
— Не уезжай. Я теперь останусь совсем один.
Ответ Марии заставил содрогнуться дона Мануэля.
— Виктория скоро вернется, я уверена. И тогда я, главная виновница несчастья, буду лишней в этом доме.
— Дочка, что с тобой? Как ты можешь такое говорить?! — воскликнул дон Мануэль.
— Папа, я ничего тебе не могу сейчас объяснить, но ты знай, что я люблю тебя и буду любить всегда.
С этими словами Мария села в экипаж и направилась в имение Асунсьон, где за это время тоже произошло немало событий.
Торопливость, с какой Асунсьон возвращалась домой после помолвки Виктории, объяснялась просто: Шанке! Асунсьон не была уверена, дождется ли он ее в имении. Ведь не зря же он упомянул об их социальном неравенстве — понимая, что беззаботная дружба, связывавшая их в детстве, сейчас невозможна.
И уж тем более невозможна любовь, вспыхнувшая в глазах обоих, как только они встретились после долгой разлуки.
Так наверняка считал Шанке, и потому Асунсьон боялась, что он предпочтет уехать, не дождавшись ее возвращения. Но сама она вовсе не хотела терять этого человека! Да, общество осудит ее за столь дерзкий поступок, ну и что? Асунсьон давно уже научилась жить без оглядки на общество, доверяясь только собственному разуму и сердцу. А несколько дней, проведенных в дороге и в общении с племянницами, лишь укрепили ее решимость побороться за свою любовь.
Но приехав в «Эсперансу», она не застала там Шанке. Вирхилио пояснил, что индейцы вступили в бой с солдатами и краснокожий табунщик тотчас же устремился на помощь своим соплеменникам.
— Он ничего не просил передать мне? — спросила Асунсьон.
— Нет, сеньора! — с нескрываемым удовольствием ответил Вирхилио, и это заставило Асунсьон заподозрить нечто неладное. Не мог Шанке уйти вот так, не передав ей хотя бы несколько слов, не такой он был человек.
— Индейцам ни в чем нельзя доверять, это опасные люди, — упивался Вирхилио возможностью досадить хозяйке.
— Шанке — мой друг! — строго напомнила ему Асунсьон, — И прошу не забываться. Держи свои расистские взгляды при себе!
Затем она позвала к себе Браулио — конюха, доброго и рассудительного человека, который давно был дружен с Шанке. Асунсьон надеялась, что Браулио расскажет более подробно, с каким настроением уходил Шанке, но он сам был встревожен:
— Насколько я знаю, Шанке не собирался уходить до вашего приезда. Он это говорил Вирхилио, когда тот пытался его выгнать отсюда. Вирхилио был в ярости, и я боюсь…
— Когда ты в последний раз видел Шанке? — прервала его Асунсьон, которой и без того были понятны опасения Браулио.
— Вчера вечером.
— Идем искать Шанке! — тотчас же распорядилась она. — Седлай лошадей!
Шанке они нашли неподалеку от имения, в овраге — избитого, полумертвого.
Асунсьон сразу поняла, чьих это рук дело, и не поверила Шанке, сказавшему, что его понесла лошадь.
— Это тебя-то? Такого виртуозного наездника? — упрекнула она Шанке. — Браулио, помоги мне поднять его и отвезти в имение.
— Отвезите меня в мой лагерь, — с трудом выговаривая слова, попросил Шанке.