– А как поживает твой греческий? С моей точки зрения, он безупречен. Я слышал, как ты беседовала с официантом.
Пенни невольно улыбнулась комплименту отца. Еще бы! Знал бы он, что это такое – неделю за неделей выторговывать каждую драхму в местных лавках и на базарах, бегать по городу в поисках самых дешевых продуктов, ругаться с соседями, которые ведут себя недопустимо шумно. Да уж! Разговорный греческий она усвоила в полном объеме.
Лицо отца неожиданно помрачнело.
– Должен предупредить тебя, доченька, что Эвадна задерживается с возвращением. Какое-то время она еще побудет в Англии. К сожалению, у нее снова случился выкидыш. Мы нашли одного специалиста в Лондоне. Вроде бы он берется решить проблему. А пока ей нужен отдых. Когда все будет закончено с лечением, она приедет. Надеюсь, тогда вы помиритесь.
Пенни подавленно опустила голову.
– Как мне жаль! Полагаю, моей вины в том нет. Я ведь даже не знала, что она была…
– Эвадна рассказала нам, как ты ухаживала за ней, когда она болела прошлый раз. Я всегда знал, какая ты у нас добрая и сердечная девочка. Уолтер, кстати, ожидает перевода домой. И навсегда. Этот климат совершенно не подходит Эвадне. Пожалуйста, навещай ее, Пенни! И помогай по мере сил. Я на тебя рассчитываю, дочка.
Отец взял ее руку в свою ладонь и крепко пожал ее.
– Война не за горами, Пенни. Чемберлену пока не очень удается его политика умиротворения. Я переживаю, что ты здесь. Не то чтобы Греция очень уж интересует Гитлера. Она ему пока без надобности. Но к войне готовятся все без исключения! Зан вступил в Гвардейский драгунский полк. Они сейчас заняты подготовкой к передислокации. Бог его знает, когда все это начнется и чем закончится. Но обещай мне, Пенни! Если что, ты немедленно возвращаешься домой. И больше никаких спектаклей не устраивай, ладно? – Отец снова ласково пожал ей руку. – Ты всегда была у нас очень решительной девочкой, даже еще совсем малышкой. Помнишь, как ты, разобидевшись, собрала в наволочку все свои игрушки и убежала из дома на озеро? А там села в лодку, вознамерившись самостоятельно переправиться на остров.
Пенни грустно улыбнулась. Она вспомнила, что на такой неслыханный демарш ее сподвигла очередная ссора с мамой.
– И никакими уговорами тебя нельзя было заставить вернуться домой. Пока ты не уронила в воду весло, и тогда уже пришлось спасать и тебя, и лодку.
Отец весело рассмеялся, но Пенни впервые заметила, какие темные круги у него под глазами.
– Теперь я уже взрослая, папа. Большая взрослая девочка!
– Неужели? Очень на это надеюсь! И еще раз прошу тебя, помоги Эффи, если… – он немного помолчал, – если этого потребуют обстоятельства. Не подведи меня, ладно?
– Папа! Знаешь, вполне возможно, это прозвучит для тебя странно, но я чувствую, что здесь – мой дом. И греки мне не чужие люди. Если они окажутся втянутыми в войну, то мне бы очень хотелось оказаться им полезной. И именно здесь! Не могу объяснить всего, что я чувствую… Прости… Одно обещаю тебе твердо: никаких необдуманных поступков с моей стороны больше не будет! Я о многом передумала за последние несколько недель. Они были очень непростыми для меня. И за Эффи у меня душа болит. Мне ее очень жаль. Но своей независимостью я не поступлюсь никогда.
– Я тебя понимаю, дочка! Мне важно лишь одно: знать, что ты в безопасности и что ты нашла свое место в этой жизни. Ты сильно отличаешься от остальных наших детей. Помнится, когда-то давным-давно моя бабушка сказала мне: «Все твои дети пойдут разными путями». Твоя бедная мать, конечно, не поймет тебя, но я понимаю. Уверен, мы все еще будем гордиться тобой, доченька.
От избытка нахлынувших чувств Пенни едва не разрыдалась, но не на виду же у всех! Да еще в таком роскошном ресторане. Она всегда знала, что отец любит ее, но впервые поняла, сколь велика его любовь. Он не послушал жену, он отмел все ее доводы и лично отправился на поиски дочери за тысячи миль от дома. Он выслушал ее, а главное – он ее понял! Больше о ее возвращении домой они не говорили. Все оставшиеся дни, что отец провел в Афинах, они вместе гуляли по городу, осматривали достопримечательности, и отец с гордостью рассказывал ей об истории своих предков. На пароход она провожала отца со слезами. Но с ней оставалось его благословение. Ведь он поверил в нее, поверил в то, что она не опозорит семью Георгов и будет с честью носить его имя. Отныне она стала называть себя исключительно на греческий манер: Георгиос.