– Ты не задерживайся там, – взмолилась она дрожащим голосом, изо всех сил сдерживая слезы. – Ты обещал мне, что мы поедем в город.
– Угу, я помню, детка. Но ведь ты позволишь своему папке чуточку утешиться, правда? Ты посиди тут, а я выпью стаканчик и куплю тебе конфеток.
Она столько раз сидела на этой скамейке, с ужасом ожидая, что ее отец, зашедший в дверь «Зеленого человечка» на двух ногах, выползет оттуда на четвереньках. Такое уж это заведение.
Пэдди и Миррен жили не одни. С ними жил хозяин – он властвовал над ними день и ночь, он витал словно призрак в углах ветхого вагончика, ставшего теперь их домом. Это был злой, ветреный маг, полный диких идей; он превращал ее папу в Джона Ячменное Зерно, горького пропойцу, которого дочке не раз приходилось вести домой, а он шатался, сшибал с ног людей и горланил песни, коверкая мелодию. Иногда она открывала на папин стук щеколду, и он падал с порога на пол, бревно бревном.
У Джона Ячменное Зерно было зловонное дыхание и мокрые штаны. Он крал папины деньги, заработанные тяжелым трудом, крал еду с их стола. Он позорил ее перед одноклассниками, игравшими на улице. Те хихикали, глядя, как она вела из паба своего одержимого демонами папашу, шатаясь под его тяжестью. Миррен обожала своего папу – высокого, красивого, сильного, – но ненавидела Джона Ячменное Зерно, глупого и слабого выпивоху.
Демон пьянства не походил ни на горластого театрального черта в черно-красном трико, с рогами и веревочным хвостом, ни на коварного искусителя со страниц книги, которую ей выдали в воскресной школе, – у того был раздвоенный язык и козлиная бородка. Демон пьянства неожиданно появлялся и так же внезапно пропадал.
Иногда он не показывался неделями и возвращал Миррен ее любимого папу, Пэдди Гилкриста. Когда-то он, обаятельный шотландец с аккордеоном, ловкий танцор, работавший землекопом на железной дороге, вскружил голову юной Элли Йевелл, фермерской дочке, жившей в большом фермерском доме в Йоркширских Долинах. Он клялся ей в вечной любви и обещал луну, солнце и звезды, если она станет его невестой. Потом он пошел на войну, оставив жену с ребенком, покойным братиком Миррен по имени Грэнтли, без всякой поддержки семьи. Там он был ранен в ногу и вернулся.
Мамочка и маленький Грэнт умерли от ужасной болезни, когда Миррен была еще в пеленках. А ведь как было бы славно, если б они все вместе сидели вечером у огня! Куда как лучше, чем мерзнуть тут до смерти возле пивной…
Вот и фонари зажглись. Миррен надоело ждать. Папа забыл, что она сидит тут одна, а над ней насмехаются грубые парни, дразнят ее «Одинокая Джилл». Скоро Винни Вудбайн выйдет на улицу; она будет уводить мужчин куда-то в переулки, где ей задерут юбки и будут делать что-то грешное, но что именно – Миррен толком не понимала.
Наконец она узнала одного из мужчин, выходивших из паба, – мистера Акройда. Он жил в дальнем вагончике цепочкой стоявших в ряду таких же на железнодорожной выемке возле часовни. Старые вагоны – вот где жили вернувшиеся с войны герои. Местные остряки прозвали их «кроличьими клетками», но папа с презрением отвергал все насмешки, вот и она тоже не обращала на них внимания.
Жить в аккуратном ряду вагончиков и подниматься по ступенькам в свое купе было лучше, чем поселиться на крутом склоне холма, без садика, где можно было бы играть. Миррен могла часами сидеть и глядеть на пыхтящие паровозы, на серьезных машинистов. Ей были известны названия всех железных великанов, торопившихся в клубах пара в Шотландию или Лондон. Больше всего ей нравился локомотив под названием «Герцогиня Гамильтон».
Папа работал десятником и ремонтировал пути. Когда он работал, у них всегда было полно угля для печки и вкусная еда. А когда пил, у них были овощи с участка и яйца из курятника, но с деньгами плохо. Бабушка Симмс – соседка, жившая в ближнем вагончике с одноногим сыном, Большим Брайеном, который ковылял на костылях в город и там попрошайничал – стряпала и стирала для них в обмен на уголь и угощения, а также табачок и пиво для сына.
В короткой жизни Миррен бабушка Симмс была ласковым огоньком, наподобие луны, выглядывающей из-за туч. Утешительница, подруга и даже мама, она знала, что делать. В такие вечера, как этот, Миррен всегда могла постучать к ней в окно, и бабушка всегда ей открывала, кутаясь от холода в линялую шаль, которую носила зимой и летом, как и длинный ситцевый фартук, местами протертый почти до дыр. Ее лицо было обветренным и вечно в саже, волосы завязаны на затылке в пучок. Еще она носила чулки на резинке и башмаки, подбитые железными гвоздями с широкими шляпками, грохотавшие по деревянному полу вагончика. Бабушка Симмс звала девочку в дом и совала ей в руку пышную сдобную булочку, густо усыпанную смородиной.