...В зале раздался смех. Я взглянула на экран: там полный мужчина в шляпе поглаживал щеки и почему-то просил прощения у девушки. Что здесь смешного? Мне трудно было понять, так как я хоть и была в кино, но не видела фильма.
Вспыхнул свет. Захлопали стулья. Все устремились к выходу.
Вышли и мы.
— Плохая картина‚ — сказал он. — В голове и в душе от нее ничего не осталось. Не люблю фильмы, в которых стараются во что бы то ни стало смешить зрителей. Смех должен возникать естественно, а тут тебя усиленно щекочут.
Я не могла ни подтвердить, ни опровергнуть.
Разговор больше к картине не возвращался.
— Вы живете с Сайракан? — спросил он, когда мы подходили к общежитию.
— Откуда вы знаете?
— Я дружу с Авазбеком.
— Ах вот как!
Я стою с ним и оглядываюсь по сторонам: нет ли Аманбая? Вдруг он нас увидит.
— Погуляем еще, — говорит Сапарбек.
Я понимаю, что нужно уходить, но мои ноги поворачивают не в ту сторону. И Сапарбек, который обычно выглядит молчаливым, замкнутым, оказывается весьма и весьма разговорчивым. Он рад тому, что я послушалась его. И я, боязно признаться в этом себе самой, рада, что мы‚ сейчас вместе.
Но благоразумие берет верх. Могут запереть дверь общежития, и тогда мне не попасть к себе.
Уже из коридора третьего своего этажа я глянула в окно. Он все еще стоял на том месте, где мы попрощались.
В комнате было уже темно. Я осторожно, на цыпочках пробралась к своей кровати.
— Ты была с Аманбаем? — спросила Сайракан. Она ждала меня.
— Да‚ — ответила я и, быстро раздевшись, легла спать.
Почти целый день я провожу или на лекциях, или на семинарах, или в читальном зале. Чем больше втягиваешься в занятия, тем становится труднее. На лекциях слушаешь и конспектируешь. На семинарах нужно выступать с докладами и в прениях. Тебе задают вопросы. Нужно отвечать. Добираешься в общежитие — голова разламывается.
Сейчас я сижу в читальном зале за книгой Владимира Ильича Ленина «Что делать?». Зал большой, в нем работают сотни студентов. Здесь тихо и по-своему уютно. За одним из столов я увидела Сапарбека. Перед ним стопа книг. Он читает, подперев голову левой рукой, а правой пишет. Вот он оторвался на минутку, и наши взгляды встретились. Мы поздоровались. На этот раз я не покраснела.
Я мало еще, конечно, знаю Сапарбека, но он, не скрою, мне нравится. Недавно он мне даже приснился.
...Я в длинном белом платье. Мы танцуем. Вокруг люди. «Не пара, а загляденье», — говорит кто-то. Мы кружимся, кружимся, кружимся. Мне так хорошо. И вдруг все разбегаются, и мы остаемся одни — я и Сапарбек. Нет, не одни. Перед нами вырастают Аманбай с обнаженным кинжалом в руке и Алишер, свирепо глядящий на нас одним глазом.
— Марш вперед‚ — приказывает Аманбай, — иначе... — он поднимает кинжал.
Я дрожу от страха, пытаюсь крикнуть, позвать на помощь людей, но у меня пропал голос.
Сапарбек заслоняет меня собой и говорит Аманбаю:
— Проваливай, парень. Гулкуш моя, понимаешь? И я ни за что тебе ее не отдам.
— Нет, моя, — звереет Аманбай. — Ты еще не истратил на нее ни одной копейки, а я уплатил уже двадцать пять тысяч. Она все равно будет моей женой. Марш вперед! — орет он.
Но я, не стыдясь ни его, ни Алишера, обнимаю Сапарбека, прижимаюсь к нему, как к своему спасителю.
— Ненавижу тебя! — кричу я Аманбаю. (Ко мне вернулся голос). — Я не брала твоих денег. Да будут они прокляты! Кому ты давал их, с того и получай.
Он замахивается кинжалом. Сапарбек заслонил меня и тут же, схватившись за грудь, упал сраженный...
Я в ужасе проснулась.
С тех пор между мной и Сапарбеком возникло нечто такое, чего до сих пор не было, возникла интимная близость. Он стал мне дорог. Но я стараюсь и виду не подать. Девичью честь нужно беречь. Я не могу позволить себе то, что позволяет Сайракан.
Вчера Сапарбек приглашал меня в театр на «Чолпон». Но я не пошла. Сапарбек нравится мне, и я его боюсь. Не совершаю ли я тем самым непоправимую ошибку? Нужно ли бояться его?
Оставим, однако, все эти мысли. Завтра семинар. Будем готовиться к нему, Гулкуш. Но то, о чем я хочу забыть, стучится в мой мозг, в мое сердце и не дает покоя. Оно как бы припирает меня к отвесной скале и подступает кинжалом к горлу.
Сайракан лежит на кровати и читает «Абая». А я как маятник хожу по комнате и думаю о своем: чем все это кончится? Места, которые производят на Сайракан наибольшее впечатление, она читает вслух, чтобы и я слышала. Она тоже думает о своем.
— Ой, Гулкуш, — отрывается она от книги, — Можно ли придумать что-нибудь от любви, ну так же, как от гриппа или другой болезни? Каким мужественным был этот Абай. А его возлюбленная Тогжан? Она посвятила себя любви. — Потом почему-то она заговорила о другом. — Мы, девушки, не умеем, к сожалению, дружить так, как ребята. Я слышала, как спорили, например, Авазбек с Сапарбеком об одной книге. Один настаивал: «Ты не понимаешь», а другой: «Нет, ты не понимаешь». Мы бы давно обиделись друг на друга, перестали бы даже разговаривать. А они после этого похлопали друг друга по плечу и расстались так, будто бы никакого спора не было. Мне это по душе.